Миля над землей

– В них ничего нет.

– Это потому, что мы там еще не были.

Она роняет мой телефон себе на живот, прежде чем прикрыть лицо руками, чтобы спрятаться.

– Господи. Ты вообще реален? Даже если ты попадаешься на том, что ты бабник, ты попадаешься самым милым из возможных способов.

Она смотрит на меня снизу вверх, глаза цвета морской волны слегка блестят.

– Ты – моя избранница, Ви. Моя единственная избранница. – Я убираю локоны с веснушчатого лица. – Неважно, в Чикаго или в любом другом городе. Только ты.

Она садится, притягивая меня за шею, теплые губы смыкаются вокруг моего рта. Я покрываю поцелуями ее подбородок, щеку и висок, она утыкается мне в плечо. Я обнимаю ее, крепко прижимая к себе, продолжая гладить спящую Рози с другой стороны.

– Я одержима тобой, Зи.

– Значит, нас таких двое.

После нескольких минут поглаживания бока Стиви я чувствую, как ее тело тяжелеет в моих объятиях, и она начинает дремать. Положив свою голову на ее, я не могу не испытывать всепоглощающего чувства благодарности.

Никогда, даже в самом смелом воображении, я не думал, что со мной случится такое. Никогда не думал, что буду чувствовать себя настолько защищенным, оставаясь самим собой, как с этой девушкой. Она позволяет мне быть прямолинейным, честным и непримиримым и делает это абсолютно без осуждения.

Я никогда не думал, что у меня будет собственная семья, но, учитывая добермана, который быстро стал моим закадычным другом, и кудрявую стюардессу у меня под боком, я бы рискнул сказать, что у меня есть своя маленькая семья.

И когда это осознание доходит до меня, меня поражает напоминание о том, что у меня была семья.

Та, по которой я скучаю.

– Ви? – шепчу я, проверяя, проснулась ли она.

Она сдвигается, обвивает обеими руками мою шею и утыкается головой мне в грудь.

– М-м-хм-м.

Я колеблюсь, а потом выпаливаю:

– Я скучаю по отцу.

Она замирает в моих объятиях, прежде чем крепче обхватить меня за шею.

– Ты должен сказать ему это.

– Да?

– Да. – Стиви хватает мой телефон с дивана и протягивает его мне. – Если по кому-то скучаешь, надо ему об этом сказать. – Она сползает вниз, снова укладывая свои кудряшки мне на колени, и закрывает глаза, оставляя меня с телефоном в руках. – И если он скажет что-то, что тебе не понравится, я позволю тебе купить мне мороженое, и мы сможем пожалеть об этом вместе.

Тихонько отсмеявшись, я задерживаю палец над контактом отца. В последнем сообщении, которым мы обменялись, он сообщал мне на Рождество, что его самолет приземлился в Чикаго.

Гнев все еще бурлит в моей груди, но он больше не направлен на отца. Он направлен исключительно на мать. Конечно, он меня разочаровал, но мой гнев рассеялся.

Осталась тоска.

Тоска по отношениям, которые у нас когда-то были. Отношениям, о которых я и не думал, что они у нас снова могут возникнуть. Но в последнее время я почувствовал, что, возможно, смогу быть с ним честным и сказать, что он мне нужен. Возможно, и я буду нужен ему.

Больше не колеблясь, я печатаю сообщение.

Затем удаляю. Вышло слишком многословно и сложно. Я не знаю, что сказать. Не знаю, как выразить все, что я чувствовал последние двенадцать лет.

Поэтому я не пытаюсь это сделать.

Вместо этого я рассказываю ему, что я чувствую в данный момент.

Эван: Я скучаю по тебе.

Я думал, что тяжесть спадет с плеч, но вместо этого тревога скапливается в легких, из-за чего мне не хватает воздуха, когда я вижу, как на моем экране танцуют три серые точки.

Отец: Я тоже скучаю по тебе, Эван. Я знаю, тебе многое нужно мне сказать, и когда бы ты ни был готов это сказать, я готов выслушать.

Делая глубокий прерывистый вдох, я откидываю голову на спинку дивана, и тут телефон снова вибрирует.

Отец: Я люблю тебя.

Мои глаза наполняются слезами, когда я вижу эти три слова. Слова, которые мы с ним не говорили друг другу двенадцать лет. Я пытаюсь сдержаться, но в конце концов мое тело вздрагивает от беззвучных рыданий. До сих пор я не знал, насколько сильно мне нужно было услышать это от него.

Я хочу ответить, но я не готов. Кроме того, слезы настолько затуманили мое зрение, что я не смог бы сделать это при всем желании. Отложив телефон на кофейный столик перед нами, я откидываю голову, пытаясь контролировать дыхание и вести себя тихо, чтобы не разбудить Стиви.

Большим и указательным пальцами я сжимаю переносицу, зажмурив глаза, пытаясь остановить слезы.

Стиви хватает меня за другую руку, переплетает свои пальцы с моими и кладет наши соединенные ладони себе на щеку.

– Я так горжусь тобой, – шепчет она, не открывая глаз и позволяя мне побыть одному.

Бремя гнева и ненависти, которое я нес последние двенадцать лет, кажется, полегчало в разы. Мое тело покидает сбивающая с толку смесь страха и неуверенности, и я позволяю себе минутку, делая глубокие вдохи, чтобы вернуть самообладание.