Милицейская сага

… – Так и?.. – напомнил Виталий, оглядываясь в типовой двухкомнаткой квартирке с тусклой, заляпанной «стенкой» семидесятых, когда подобная мебель, блистающая свежей полировкой, составляла гордость добытчивых хозяев.

– Щас, щас. Потерпите! – суетился Марешко, накрывая обшарпанный журнальный столик, под обломанную ножку которого был подложен молоток. Судя по въевшемуся белесому пятну, закусок этот стол видел больше, чем газет и жарналов.

Квартира была по-мужски опрятна. То есть чиста. Но не вычищена.

– Да я в самом деле не надолго. Давайте о деле, – бесполезно уговаривал Мороз снующего беспрестанно хозяина.

– Вот-вот уже! – тут же, ойкнув, выбегал и возвращался с липкой баночкой лече, так что скоро и ставить было некуда.

Отчаявшись остановить суету, Мороз самолично свернул головку бутылке, разлил по полбокала, ухватил Марешко за руку, впихнул в единственное кресло и, не давая опомниться, втиснул в руку бокал:

– Давайте за встречу и – ближе к делу.

– Ну, давайте. И – помянем, – безнадежно согласился Марешко. Мороз ожидал, что так же, как и в рюмочной, он лизнет краешек бокала. Но Марешко с неожиданным проворством влил себя все содержимое. – Смелости набираюсь, – пояснил он, стеснительно улыбаясь.

Мороз не отреагировал. Лишь прямо посмотрел в раскрасневшееся лицо, требуя прекратить бесконечные предисловия.

– Да, да! Вы правы. В самом деле, когда-то, да надо было решиться. Лучше, как говорится, поздно. Вот только огурчик! Рекомендую, кстати. И рассолец мой!… Сколько лет молчал…

– Вы это уже говорили.

– В самом деле? Волнуюсь. Может, помните из разговоров, что после гибели Алексея Владимировича Котовцева документы исчезли?

– Да, конечно. Их все разыскивали… Что? Вы?! – Мороз поперхнулся.

Марешко пожевал белесыми губами. Глубоко вдохнул и с сапом вытолкнул из себя воздух, как ныряльщик, решившийся на опасное, глубинное погружение.

– За два дня до того Котовцев, как водится, представил информацию о ходе разработки в обком. Тогда без этого нельзя было. Фигуранты-то все крупные руководители, само собой – члены партии. Больше того! главным подозреваемым получался ни много ни мало секретарь обкома партии, курировавший торговлю и промышленность. А им тогда как раз был, как вы, должно быть, помните, самолично товарищ Кравец. Потому о ситуации было доложено непосредственно первому секретарю. А Первому – его перед тем на усиление прислали – все это оказалось очень на руку. Самое для него время было гнездо коррупции обнаружить и тем себя проявить. Потому и затребовал к себе непосредственно Котовцева с обличающими материалами. Чтоб тоже, значит, иметь, что в Москву доложить. Вызвал наутро. Тогда визит к Первому был – как к господу Богу. Да что к Богу? Тот ведь в партийной иерархии должностей не занимал. Потому Алексей Владимирович бумаги нужные еще с вечера приготовил, чтоб прямо из дома, значит… М-да, ушел и – не дошел! И документы сгинули.

– Про то все знают.

– Опять торопитесь! – Марешко хихикнул. Подлил себе водки и – махнул. – Все знают, да не про всё знают. Вы уж меня не подгоняйте. И без того – выдавливаю. Потому как за день до того у меня у самого любопытный разговорец состоялся. Под утро ко мне прямо на дом человечек приехал. Да что там теперь? Госпожа Панина прикатила. Она вместе с Кравцом главной фигуранткой в разработке проходила. А тут – прямо на квартиру. И – неприкрытым текстом – это она всегда умела: на арапа взять, – предложила сделку. Я должен организовать, чтоб документы… исчезли. А они мне…

– И дорого ли предложили?

– Дорого. Вы-то не знаете, у дочки моей лейкемия была. Помочь могла только операция по пересадке костного мозга. А их в те времена практически не делали. Разве что для самых избранных. Кто только ни пытался. И Алексей Владимирович тот же, уж на что при связях мужик был…Обречена была дочка. А тут!

– «Кинули», поди?

– Нет, все сделали. Она после шесть лет прожила. Такова вот цена, – Марешко пожевал губами, сдерживая невнятное бульканье в горле.

– Давайте-ка заканчивать с этим темным делом. То есть вы дали наводку на Котовцева, когда он ушел с документами?

– Да, это так. Я и дал. Короткий, знаете, звонок. Посошок перед уходом на удачу накатили. А я – на него накатил, – Марешко то ли хихикнул, то ли всхлипнул. – Только вот никак не ожидал, что убьют Алексея Владимировича. Зачем? Отними, да и… Не Гулливер был. Никак, знаете, не ожидал.

Марешко затих.

– Видимо, в этом месте я должен поплакаться о несложившейся вашей доле, – догадался Мороз. – Так вот плакаться не буду. И ваше счастье, что поблизости Рябоконя больше нет. Вот уж кто б вас сейчас от души пожалел. Засим, как говорится…

— Реакцию вашу пылкую принимаю. И не в претензии – заслужил порицание. Но как профессионал ведете себя неумно.

– Это еще почему?

— Эмоции из-под контроля выпускаете. Забыли, зачем разговор начался. Да, хотелось, знаете, выплакаться! Уж извините. Столько лет в себе!.. Но – вы-то мне зачем для этого? Нашел бы кого из сверстников. Глядишь, еще и утешили б. Одну школу проходили. А вам я…

Марешко поерзал, ища опору, чтоб подняться, протянул руку за помощью Морозу. Но тот, будто ненароком, отодвинулся. Понимающе покачав головой, Марешко нагнулся, выдернул вдруг из-под ножки молоток, отчего столик тут же перекосило, поднялся с усилием и, перебирая венозными ногами, прошел в ванную, откуда тотчас донеслись звуки ударов, – Марешко крушил облицовочную плитку. Вышел он минут через десять – заляпанный строительной пылью и с завернутым в старую газету свертком.

– Держите, – протянул он. – Тринадцать лет хранил. Теперь вот передаю эстафету.

– Что здесь?

– Все, что Коля покойник искал, да и вы как будто домогались. Здесь, – в голосе его появилась торжественность. К этому моменту старый Марешко долго готовился, – задокументированные факты преступной деятельности бывшего секретаря обкома, а ныне кандидата в губернаторы, бывшего товарища, а ныне господина Кравца, а также его приспешницы нынешнего крупного банкира Паниной.

– Но – откуда?!

– Считайте – из ниоткуда. Алексей Владимирович Котовцев кем-кем, а дураком точно не был. Потому для аудиенции взял все нужные документы, кроме самых-самых. Первоисточники: фотографии, звукозаписи, прочее, – в сейфе оставил. А где ключ от сейфа хранит, я один знал… Да, замечательно умели мы работать! Особенно славненько взятку в бриллиантах задокументировали. Обставили – прямо в упаковочке. Ах, лихо было! Нынешние так не могут, – поцокал он язычком. Но тут же сморщился, осознав неуместность самодовольства. – Промежду прочим, тут есть сводки наружки – зафиксированы две встречи Паниной с Добряковым. Как раз накануне убийства. Так что если дружок ваш бывший на себя убийство Котовцева взять соберется, да еще назовет подстрекателей!, то с этими-то документиками для любого суда вопросов не будет, кто, как теперь говорят, заказчик. Потому убить вашего дружка для Паниной вопрос, знаете, выживаемости. Тем паче они-то уверены, что недостающие бумаги из портфеля стибрил он. А он, дурашка, их в этой уверенности и поддерживает! Чтоб на крючке держать. То есть друг друга дурят. А главный рыбак, выходит, в тени. Нет, что ни говорите, умели мы комбинировать!

– Вижу. И что ж решили теперь-то из тени выйти? Наскучило без комбинаций?

– Вы меня, юноша, напрасно глазами сверлите. Все, что можно, давно изнутри иссверлено и расточено. Думаете, жить с таким грузом – в радость? Я ведь, еще когда соглашался, понимал, что выламываю себя. Но – знал, на что шел. Шесть лет лишних, знаете.

– Ну, и … доживали б.

– Наверное. Только не для того бомбу держал. Еще тогда, в восемьдесят девятом, когда вы засаду со складом затеяли, почти решился. Но – Кравец к тому времени первым стал. Так что через него бы все равно не перескочили. И – побоялся. А теперь самое время взорвать. Вон как к власти рвутся!

– Взорвать, но – опять чужими руками?

– Точно! – пьяненький Марешко тоненько икнул. – Такая уж, видно, моя планида. У самого-то смелости не хватит. Панина – она ведь и ныне дама серьезная. Тут меня врачи повеселили: опухоль нашли. Эк удивили! Того, дурачье, не знают, что она во мне с восемьдесят четвертого зреет. Так что… А вы – как это теперь молодежь говорит? – оторва. Не чета другим нынешним. Вот и – развлекитесь. Там, в материалах, и мое собственное объяснение найдете. Все изложил. Все приготовил. Даже опись присовокупил… Ну, вижу – задержал.

Мороз постоял, взвешивая на весу папку.

– Значит, Добрякова убьют за то, чем он не обладает?

– И непременно! И славненько! – захихикал, поощряя его понятливость, Марешко. – И хорошо. И – концы в воду. А у вас после этого свобода маневра. Никто ведь ничего. Так что выстрелите, когда сочтете нужным. Чтоб наверняка. Я б на вашем месте – перед самыми выборами.

– Я должен увидеться с Добрыней.

– Что, простите?!

– Вы организуете мне встречу с ним.

– Я?! Да вы, собственно… Я тихий пенсионер.

– Вы!… Вы, Юрий Александрович, как когда-то Рябоконь говорил, паучило, что, единожды сплетя сеть, от нее не откажется. И сеть эта, как теперь понимаю, у вас сохранилась.

– Предположим, – не без снисходительности подтвердил Марешко. – Но выйти на Добрыню – это, знаете ли, особый случай…Да и к чему?

– Считайте, хочу получить официальное признание. Так что, есть возможность?

– М-да, вижу, ошибся, – огорчению Марешко не было предела. – Загубите дело. Больно риск любите. Я ж вам и без того все козыри передал. Всего и осталось-то – карты сдать.

– Смотрите, не выведите, сам искать начну. Тогда и впрямь шансов меньше – без шума не обойдется. А значит, и материалы ваши могут похериться. Так как, есть каналы?

– Уж если на то пошло, – с неодобрительной хитрецой Марешко вытащил из «стенки» кусок фанеры, за которым открылся вцементированный сейфик.

– Домашняя картотека, – манипулируя кодом, стеснительно пояснил он. Вытащил из пачки бумаги листок, протянул Морозу. – Имя Тариэл ничего не говорит?.. А! То-то. Его в свое время Лисицкий с Рябоконем завербовали. Только вот в корки обуть не успели. Я после Колиной смерти в сейфе его пошуровал и обнаружил. Ну, и – пригрел!