Милицейская сага

Меж ними не произносилось слов любви. Оба словно боялись спугнуть хрупкое установившееся согласие. Но нередко внезапно просыпался он среди ночи, напуганный мыслью, что в квартире никого нет. И тогда, тихонько включив ночник, приподнимался на локте и подолгу смотрел на посапывающую рядом девочку, переполненный нежностью и умилением. Непривычное это чувство усиливалось пониманием непрочности происходящего. Марюся переживала их отношения со всей безрассудностью и жертвенностью первой любви. Но – чувство в молоденьких девочках вспыхивает мгновенно и ярко, будто бенгальский огонь. И также стремительно затухает, оставляя на месте снопов искр, щедро разбрызгиваемых вчера, тоненький чахлый дымок. Да еще при капризном, взрывном Марюськином характере. Сегодня она находит отраду в собственной способности к покорности и самоотречению. Но завтра, когда новая эта женская забава ей приестся, норов возьмет свое и – тогда прощай, мимолетное счастье.

Впрочем об этом он старался не думать. Прежде, уловив зачатки серьезного чувства, Мороз торопился расстаться с очередной подругой. Теперь же ощущал себя наркоманом, прочно «подсевшим на иглу», понимающим, что гибнет, но не имеющим сил, а главное – желания прервать сладкое это погружение в никуда.

Бывало, правда, и иное. Когда Марюська, внезапно проснувшись, заставала Виталия лежащим в темноте с открытыми глазами.

– Что ты? – тревожно бормотала она.

– Так, мысли о работе. Ты спи, спи, – поглаживая, шептал он, и Марюська, успокоенная, вновь засыпала, поудобней приладившись у него на груди.

Однажды, пробудившись под утро, она услышала из кухни что-то похожее на всхлип. И обнаружила Виталия, сидящим за столом. Кулаки подпирали подбородок.

– Что, что, Виташа?! – подбежала она. – Тебе плохо?

– Устал безмерно, – вопреки привычке держать все в себе, прохрипел он. – Знаешь, решился уйти из милиции.

– Ты – и уйти?! – не поверила Марюська. – Но – как ты без этого? – Понимаешь, Марюся! Потерял я себя. Что-то делаю, кого-то ловлю. Но – кого? Для чего? Раньше думал: вся эта грызня вокруг власти, дележ «бабок», – это Там, среди Тех. А у меня свое дело. Занимаюсь тем же, чем до меня люди века и века назад, – подчищаю грязь. И – как будто неплохо. А теперь вижу – не получается быть вовне. Все равно ты втянут. Просто используют вслепую. Будто котел взорвали, и все перемешалось. Бандюга Будяк с такими же дебилами, как сам, контролирует заводы. И, когда я планирую оперативные комбинации там, где есть его интересы, то делаю так, чтоб о цели не догадались мои собственные сотрудники. Потому что не знаю, кто из них Будяковский информатор. Приходит молодое пацанье, чуть старше тебя. Ты думаешь, они и впрямь смотрят на меня открытыми глазами? Впрочем, вру, смотрят – не могут понять, как этот дефективный за столько лет не наработал даже на приличную иномарку. Они идут в ментовку, чтоб набраться связей, надыбать какой-нибудь материал покомпроматистей и – сдаться на нем подороже.

– Но это, наверное, временное.

– Наверное. Только есть такое дремучее слово – преемственность. Ведь не осталось никого, Мариша! Сыщик, следователь – такая же штучная профессия, как физик или там историк. Чтоб овладеть, нужны годы. А у нас одна серятина осталась. Ведь ни один из тех, с кем начинал, не поднялся. Или – спились. Или –сломались. Или – досиживают где-нибудь кое-как на неполном служебном соответствии. Трое – сами через тюрьму прошли. Многие поуходили. А те, что сейчас наверху… Ни один из них, считай, с «земли» толком не стартовал. Околицей, околицей и – сделали карьеру. Понимаешь, Марюся, какая получается управленческая закономерность? Система отторгает ярких и поднимает, будем говорить, аккуратных, опасливых. То есть ей, получается, не нужны индивидуальности. Нужны управляемые! Которые, если надо, станут давить. На другое-то не годны!

Он заметил, что она перебирает босыми ногами на холодном полу. – Ты иди спать, Марюсенька. Застращал я тебя. На самом деле все не так уж сумрачно вблизи. Открою какое-нибудь частное детективное агентство. Подберу оперов, из бывших. Буду искать вещи, машины украденные. Это-то я умею. Главное – чтобы непричастный.

– А как же твой любимый Тальвинский? Сам ведь рассказывал, что нужен ему. – Тальвинский? – Мороз помрачнел. Всмотрелся куда-то вглубь себя. – Полагаю, обойдется. … Что застыла? – Просто удивилась. Привыкла, что ты сильный. А, оказывается, я тебя совсем не знала.

– Разочаровал?

– Да нет. Удивил.

– И слава Богу! Любовь заканчивается, когда люди перестают друг другу удивляться.

Сказал, и – оба вздрогнули: слово «любовь» впервые пробежало меж ними.

12.

К середине февраля Тальвинский отбыл в длительную командировку в Будапешт, возложив исполнение обязанностей начальника УВД на первого своего заместителя полковника Муслина. Еще через две недели в Минводах задержали предпоследнего из сбежавших. Теперь на свободе оставался всего один, но – самый опасный – криминальный авторитет Добряков.