Милицейская сага

Тариэла увидел сразу, со спины. В ночном вагоне среди нескольких ночных опойков, выпотрошенных сидений и разбросанных окурков, холеный, в испанской дубленке кавказец выглядел разряженным фламинго посреди российского скотного двора.

– Ты додумался, как одеться, – Мороз подсел к нему. – В таком прикиде лучше бы на поезде.

– Нэ лучше. Принес?..Пакажи!

Жадно всмотрелся через полиэтиленовый файлик в подлинник.

– Отдашь раньше. Иначе Валентин спросит, что взял? Что объясню? Так? Нет?

– Так. Убеждаюсь, что привел к Добрыне, и отдаю.

Двери с хрипом закрылись. Хрустнув старыми суставами, электричка лениво припустила в ночь.

Разговор не клеился. На редкие вопросы Мороза Тариэл отвечал односложно. Его потряхивало от страха. И в сущности это можно было понять. Малейшая информация Будяку, что все эти месяцы он покрывал беглеца Добрыню, и судьба директора рынка была предрешена. Какие интересно причины могли побудить трусоватого грузина пойти на безумный риск?

Минут через тридцать по составу прошел, вглядываясь в редких пассажиров, милицейский наряд. Узнав Мороза, один из сержантов коротко козырнул, собрался что-то спросить у приготовившего билет Тариэла, но, решив, видно, не мешать, прошел в следующий вагон.

– Узнали, да? – обеспокоился Тариэл.

Мороз безразлично пожал плечами:

– Долго нам еще? – электричка притормозила на очередном темном полустанке.

– Да нэт… Пора!

И, неожиданно вскочив с места, Тариэл устремился к выходу с такой резвостью, что замешкавшийся Мороз едва успел вслед за ним протиснуться сквозь начавшие закрываться двери.

В лицо пахнуло ночным ознобом и тающим, порхающим под станционным фонарем снегом. Отойдя вглубь платформы, постояли, желая убедиться, что никто, кроме них, из электрички не вышел. Однако из первого вагона вылезло трое и, переваливаясь под тяжестью сумок, двинулись к центру перрона, к лестнице.

– Местные, – успокоил Мороз своего запаниковавшего провожатого.

– Оружия нэт, как договорились? – уточнил Вартан.

– Сказал – нет. А вот ты, похоже, не пустой, – он давно обратил внимание на то, что левая рука Вартана то и дело непроизвольно терлась о дубленку.

– Жутковато. Ну, пошли! – выдохнул Тариэл, поднял воротник дубленки и первым шагнул на ведущие с платформы ступени.

Подоспевшая к лестнице троица замедлила ход, уступая дорогу незнакомцам. Здесь, на пустынном полустанке, при качающихся на гудящем ветру фонарях, люди чувствовали себя особенно слабыми и беззащитными.

Темнота , разрываемая лишь ленивым собак из-за заборов, Тариэла не смущала, – петлял по улицам достаточно споро. Виталий поначалу пытался запомнить маршрут. Но после того, как они дважды перескочили через забор и прошли дворами, окончательно махнул рукой и ориентировался единственно по сопению идущего впереди.

Здесь! – они остановились у слабоосвещенного деревянного домика.

– Что это?

– Дом, – резонно объяснил Тариэл. – Когда-то под дачу купил. Жди, проверюсь. Значит, как договорились. Стучу. Ответит. Сразу отдашь. Так? Нет?

– Так. Не мельтеши.

Тариэл пропал во дворе, оставив Виталия на окраине глухого станционного переулка. Далее угадывалось сплошное темное пятно – за полем начинался лес. От ватной тишины сделалось жутковато. Случись с ним что-то сейчас, и ни одна душа там, в далеком УВД, не хватится его по крайней мере до понедельника. И уж во всяком случае никто не догадается искать его здесь, в сорока километрах от города, на маленьком полустаночке, название которого он и сам так и не разобрал. Впрочем, ему, вероятно, будет и вовсе все равно, где и когда найдут его тело. Может, всплывет из-подо льда. А может, по весне обнаружат торчащие меж набросанных веток обглоданные зверьем босые ступни.

– Сюда давай, – послышалось из темноты.

Следом за грузином, зубы которого принялись выбивать неудержимую нервную дробь, Мороз подошел к двери.

– Приготовь, – прошептал тот и – коротко, с интервалами постучал.

Мороз напрягся в ожидании шагов. Но их не было.

– Кто? – послышалось из-за двери. Обладатель голоса, а это, несомненно, был Добрыня, сам, стоя у входа, караулил чужие звуки.

– Мы, – тихо произнес Тариэл, требовательно пошевелив укутанными в золотые перстни пальцами, в которые Мороз и вложил заветную расписку.

– Пусть он ответит, – послышалось изнутри.

– Это я, Валентин, – подтвердил Мороз.

Дверь раскрылась. Сильная рука подхватила Виталия и втянула в темный коридор.

– А ты давай, что принес, и – подождешь на улице.

– Так холодно, слушай!

– Попрыгай зайчиком. Через часик что от тебя останется – то впущу.

Послышался скрежет запираемого засова. Та же рука обручем обхватила запястье Мороза и повлекла его наверх.

– Осторожно. Здесь двух ступенек нет. Оступившийся Мороз определил, что нет и перил.

Скрип двери. Тусклый свет сорокаваттной лампочки поначалу ослепил Виталия, заставив зажмуриться. А когда, проморгавшись, он открыл глаза, то в трех шагах за накрытым клеенкой столом сидел перед ним Валька Добрыня и, прищурившись, его рассматривал. Взгляд его, насмешливо-требовательный, остался тем же. Но внешность сильно изменилась. Крупная облысевшая голова с тяжелыми вислыми усами казалась намертво спаянной с туловищем мощной шеей, выпирающей из-под джемпера, и придавала ему сходство с обрюзгшим, усталым моржом.

В скупых движениях его, впрочем, угадывалась прежняя резкость и взрывная сила.

– Не узнать тебя, – признался Мороз.

– Да и ты изменился. Все сыскаришь?

Мороз сунул руку под куртку. И тут же то же сделал Добрыня.

– Совсем мы друг от друга отвыкли, – Виталий вытянул и бросил на стол удостоверение.

Под выжидающим взглядом расстегнул молнию и широко развел полы в стороны, поднял низ джемпера:

– Прежде тебе моего слова хватало.

– Прежде! Где оно? – Добрыня кивком разрешил Виталию опуститься на стул, неспешно развернул удостоверение:

– Ишь ты, капитан.

– Капитан, капитан.

– А чего не майор?

– Скоро буду.

– За меня, что ль, рассчитываешь? А номер-то у нас какой! ФО 7301. Фо – это что? Фуфло сокращенное? – кинул удостоверение назад, через стол. – Ну, и с чем пожаловал, капитан?

– За тобой.

– М-да, по-прежнему лих, – протянул Добрыня. – Встретились, называется, дружки.

– Моя б воля, я б тебя век не видел. Но… Есть информация, что нычку твою вот-вот накроют. И хорошо еще, если наш РУБОП. А может так случиться, что первым до тебя Будяк доберется. И тогда будет совсем плохо. Потому и пришел, чтоб сдать тебя, пока жив еще.

– Ишь какой орел. Вижу, и впрямь не терпится майоришку за меня схлопотать. Только у меня-то на этот счет свои планы. Мне еще с некоторыми гражданами разобраться предстоит.

– Ни с кем ты не рассчитаешься, – охолонил его Мороз. – Панина и Кравец – ты ведь по ним сохнешь – со всех сторон в охране. А вот тебя убить команда, по моим сведениям, поступила. Так что никаких разборок, Валя, не будет. А будет тебе холодная могила без пламенных речей. И глупей всего, что пришьют тебя за то, чего на самом деле не имеешь. Нет ведь у тебя никакого компромата!

– Цок-цок-цок!

– Хватит пыль пускать. Компромат этот на самом деле совсем в другом месте запрятан.

– Откуда решил?

– Знаю, Валя. Лучше объясни – зачем вообще все это затеял?

– Зачем?! Да они карьерой, жизнью мне своей обязаны! И – что? Вешают на меня будяковские разборки. Это ж он сам своих порешил. – Есть доказательства?

– Доказательства ему! Я тебе чего, мент, что ли? Говорю, что знаю. Мужиков моих пересажали, акционерки под Будяка перекинули. А теперь и вовсе додумались самого из списка живущих исключить. И все потому, что делиться не захотелось. Жадность сильнее страха оказалась! Чего пялишься? Комбинат химический, слышал, делить принялись?

– Да вроде, – недоуменно припомнил Мороз.

– Вроде! – передразнил Добрыня. – Живешь, как отмороженный. Это – кусище! Под Панинский банк все делается. Но двадцать процентов должны были быть мои. Обещано было! … Только не рассчитали малек!..Что глядишь? Да, мне здесь не круто. Но, думаю, и они там не больно сладко спят. И если уж договориться не желают, так к глотке ихней подобраться я еще успею!

– Не успеешь, Валя. Потому я и здесь. Злости в тебе много, гляжу, накопилось. Только вот хитрости прежней, видно, от недосыпа поубавилось. Хочешь отомстить? Помогу. Мы едем сейчас вместе. Я тебя привожу в дежурную часть города. При мне пишешь заяву о том, кто на самом деле убил Котовцева. Если и впрямь знаешь. Выдергиваем из дома следователя прокуратуры, фиксируем показания. А я на другой же день публично оглашаю компромат на твоих лепших друзей. И – сгорят оба как свечки. Ну, ты понимаешь. В результате ты жив, а они… Что и требовалось доказать. Акции комбинатовские, конечно, не получишь. Но – живой. И – с врагами поквитаешься. И еще – обещаю, что лично возьмусь за убийство этих парней. А сейчас что ты можешь?

– Что могу? А вот чего, – зло ощерился Добрыня, показывая из-под полы рукоятку «ТТ». – Ишь ты! Напиши ему, кто убил. Нашел писателя! Да я сам и убил!.. И не зыркай! Не хотел, конечно. Сколько лет тому. Совсем ведь пацан был. С Маргаритой тогда у меня роман закрутился. Любила она больших мужиков. Вот и подбила, чтоб бумаги отнял. Наговорила хрен знает чего! И, мол, провокация готовится, и – еще что-то. Сам знаешь, каковы мы по молодости, когда сперма в башке хлещет. Ну, и… Удара вот не рассчитал. Да он еще как-то затылком об асфальт приземлился. Но все равно не думал поначалу. На другой день уж узнал. Вот тогда мы с Паниной друг друга за жабры и взяли. Я ей, когда портфель отдал, она стала с меня еще какие-то бумаги требовать. А у меня ума хватило сказать, что припрятал, мол. Прилично мне тогда досталось. Информация где-то просочилась. И покрутили дружки твои нынешние на славу. Думаешь, чего тебя тогда Тальвинский отмазал? И впрямь, что ль, о судьбе твоей девичьей обеспокоился? Команду получил. Потому что задача была – под меня дело подвести и – на убийство расколоть. А ты только в ногах путался.

Прервался, вглядываясь в посеревшего Мороза:

– Эх, Виташа, Виташа. Как был шебутной отморозок, так и остался. « Мы с тебя возьмем показания! Спасем!». Да кто вы-то?! Если РУБОП, так они давно у Паниной подкармливаются и Будяка «крышуют». Не задумывался, почему против него в городе никто подняться не может?..То-то что! Так что мне что РУБОП ваш, что Будяк, – одна хренотень. А вот где ты сам во всем этом? Сеструху потерял. Со мной расплевался. Чем меня поучать, спроси себя, с кем остался-то? И для чего все? Чтоб на моем месте Будяк расцвел? При мне-то хоть, худо-бедно, по понятиям жили. А теперь что?

Мороз смолчал. Возразить ему в самом деле было нечего. А говорить пустые слова, в которые и сам потерял веру?

– То-то, парень. Никто меня в твоей ментовке с признанием этим не ждет. Так ли, эдак ли, а – порешат. Потому у тебя свой путь и – Бог навстречу. А я свой до конца дойти собираюсь. А там!.. Так что? Валентин всмотрелся в задумавшегося Мороза.

– Так что скажешь, опер? Полюбовно разойдемся или – попробуешь взять? Можем и покружить по старой памяти. Здоровьишка у меня и теперь поболе твоего будет. Да и аргумент имею.

Не отводя взгляда от Мороза, он похлопал по пистолету.

– Хорошо, уйдешь, – принял решение Мороз. – Но при условии.

– Лих. Еще и условия ставишь?

– Ты пишешь мне явку с повинной.

– А пососать не предложишь?!

– А я тебе обещаю, что использую ее только, когда тебя убьют. Иначе, Валя, из этой конуры нам подобру не разойтись.

– Даже так? – Добряков прикинул. – А что? Нокаут с того света – это даже великим боксерам не удавалось. Слово?

– Слово.

– Ты последний отморозок на этой земле. Потому верю. Тариэл тебя к электричке проводит. А насчет того, что в кольцо взяли… Я завтра с утра в город перемещусь. Есть запасная нычка, о которой вообще никто не знает. Так что еще повоюем, – Добрыня склонился над ящиком, вытащил шариковую ручку и старенькую заляпанную тетрадь, выдрал неисписанный листок.

– Как там положено? Явка с повинной, да? – краснея от усилия, принялся быстро строчить.

Со стороны наружной двери послышался звук – кто-то скребся.

– Застыл, сучонок, – усмехнулся Добрыня. – Ничо, потерпит!

– И как ты его приручил? Ведь колотится от страха. А надо же – помогает.

– Самым простым способом – компроматом. На чем еще в наше время влияние держится? … Возьми! Здесь все. И – признание в убийстве. И – Панина с Кравцом. Весь букет. Но помни: отдаю при условии, что вытащишь на свет только если меня уроют. – Я дважды не повторяю.

– Тогда чего уж? – стук, более настойчивый, возобновился. – Пойду впущу. Пусть отогреется. А там – посошок на дорожку, и – на Запад поедет один из них! На Магадан – другой! – фальшивя, пропел он под скрип лестницы .

… – Да слышу, потерпишь! – послышалось снизу.

Потом звук откидываемого засова. И вдруг – вскрик, вслед за тем выстрел, еще!

Не мешкая, будто того и ждал, Мороз опрометью рванул по темной лестнице, выскочил через распахнутую дверь и едва не споткнулся о постанывающего Добрыню, сжавшего пальцы левой руки на горле хрипящего под ним Тариэла.

– Сдал-таки, сучонок! – выдохнул Добрыня. Другой, раненой рукой он безуспешно тянулся к поясу.

В темноте отчетливо были слышны приближающиеся голоса.

– Не стрелять! – приподнимаясь над лежащим, закричал Мороз. – Добряков ранен. Сопротивления не окажет. Я – капитан милиции Мороз! Не стрелять!

Новый выстрел, откуда-то со стороны, бросил Виталия на подрагивающего Вальку.

– Ах, вы! – пробормотал Мороз, окончательно поняв, что стреляющие из темноты пришли не брать, а именно – убивать. Сдвурушничал хитрющий кавказец. Рассчитал, как «закрыть» весь компромат одновременно.

Дотянувшись до пояса Добрыни, Мороз выдернул пистолет, обхватил двумя руками и, перевалившись на спину, принялся стрелять на звук приближающихся шагов. Удовлетворенно услышал вскрик. Потом ему почудился шум сзади. Успел даже повернуть дуло пистолета назад. Но – уже опускалось что-то на голову, и не было времени увернуться. Яркая вспышка, острая боль. И – сознание Виталия Мороза погрузилось во мглу.