Милицейская сага

Прошло полтора часа.

… – Что ж, Таисия Павловна, грустно все это, конечно. Зато – душу облегчили. Может, в первый раз в жизни, – Тальвинский выдернул из каретки последний лист протокола, протянул сгорбившейся Лавейкиной.

– Кончилась Таисия Павловна.

– Да полно себя хоронить, – равнодушно подбодрил следователь. – Человек вы, извините за бестактность, пожилой. В болезнях, как в орденах. А, учитывая ваши связи, глядишь, и минимальным сроком отделаетесь.

– И связи кончились, – Лавейкина, не читая, механически подписывала подкладываемые листы.

– В конце «С моих слов записано верно и …»

– Да написала уж. Изучила вашу канцелярию.

Поставила последнюю подпись:

– Вот они теперь где, связи мои бывшие.

– Что так убиваться? – победившему следователю хотелось быть великодушным. – Не в первый раз.

– Так – в первый. Меня оттого и вытаскивали, что никого за собой не тянула.

– Вы и в этот раз геройски держались. Нервы мне от души потрепали. Если б мы сами на Богуна не вышли, в жизни бы от вас ничего не добились.

Лавейкина, совершенно угнетённая, промолчала.

– А хотите, справку дам? – Тальвинский развеселился. – «Дана гражданке Лавейкиной Т.П., что на следствии держалась героически и сдалась лишь под тяжестью неопровержимых улик». Какова идейка, а? А то ведь в вашей конторе без такой справки и впрямь…

Он осекся. Женщина напротив устало разглядывала его незнакомым, прямым взглядом.

– Да что вы о нашей работе-то знаете?

– Достаточно. За десять лет насмотрелся.

– Может, и насмотрелись. Только немного разглядели.

Она говорила просто, без злобы, но и без привычного заискивания. Казалось, теперь, когда все, что от нее требовали, было сказано и зафиксировано, она освободилась и от вечного, давящего страха.

– Что так разглядываете? – Тальвинскому отчего-то сделалось неуютно.

– Жалко вас. Вижу, что всерьез стараетесь. А к чему? Вот пробуритесь наверх. А там на том конце люди не нам с вами, извините, чета. Они-то и меня, и вас главней. Думаете, орден получите?

– Вряд ли.

– И оно вам надо?

– Надо. Потому что другая эпоха начинается. Как теперь говорят, свободный дух предпринимательства. Наверху должны быть не те, кто ворует, а те, кто зарабатывает.

Он оборвался, смутившись напыщенной речи: взгляд собеседницы разочарованно потух, как бывает с нами, когда начинаем откровенничать с человеком, приняв его поначалу за более умного, чем оказалось на деле.

– Что ж, на сегодня свободны. Отдыхайте.

– Какой там отдых! – она брезгливо приподняла со стула затасканный ватник. – Пойду к отсидке готовиться. А может, и самое время на операцию лечь.

– Это лишь бы на пользу. Единственно – вынужден напомнить, учитывая ваши твердые жизненные принципы, что мера пресечения будет зависить от того, подтвердите ли вы свои показания на очной ставке с Богуном и Слободяном.

– Что я, дура совсем? Сама понимаю.

– Кстати, насчет тех, которые наверху, – Тальвинский спохватился. – Забыл дописать в протокол, как фамилия директора этого КБО?

– С ней-то я дел не имела. Упаси бог! Это уж Слободяновские дела.

– Фамилию хотя бы знаете?

– Кто ж не знает? Маргарита Ильинична Панина.

3.

Андрей Тальвинский отупело разглядывал шершавую, в потёках стену. Он ощущал себя жокеем, стремительно рванувшим к победному финишу и на последнем, пустяковом препятствии вылетевшим из седла. Он любил повторять, что жизнь порой устраивает человеку ловушки, бросая спокойную ровненькую трассу в крутой зигзаг, за которым – внезапная развилка. И тебе, сытому, умиротворенному, надо мгновенно вертануть руль. И выбор этот определит, куда понесет тебя дальше. Да и понесет ли или попросту сбросит в пропасть. Только инстинктивное вроде это решение на самом деле определяется тем, что скопилось в тебе исподволь. И это «что-то», о котором ты порой и сам не догадываешься, и крутнет руль твоей судьбы в ту или другую сторону.