Милиция плачет

Все повторяют за ним, всхлипывая и украдкой вытирая платочками катящиеся слезы.

— Аминь.

Мужчина с задумчивой одухотворённостью закрывает книгу. На обложке золотыми староцерковными буквами написано слово «КРЕДО», а ниже ещё три непонятные, но тоже важные слова — «Не про сри».

На экране телевизора в строгой чёрной паре появляется Кирилл Игорев. Мальчонка по команде отца бежит и включает звук. Хорошо поставленным профессиональным голосом диктор зачитывает главы и выдержки из Самой Главной Печальной Книги. В завершение, на трагической ноте, с надрывом, произносит:

— Тяжелой утратой для всего прогрессивного человечества является почивший в Бозе високосный, олимпийский, одна тысяча девятьсот сорок третий год, забравший у каждого живущего человека по триста шестьдесят шесть дней неповторимой, единственной, бесценной и уникальной жизни. Вечная память. Аллилуйя.

Страшненько. Но ведь что-то в этом есть… Согласитесь…

9. Вперед, обратно в Харьков

9.1. За вами приходили…

Ну, вот и Харьков. Из аэропорта прямо в общежитие, куда же ещё. Ноги, отвыкшие от скользкого натоптанного снега, быстро адаптировались. Стараясь ступать по свеженасыпанному песочку, как бы поддерживая зыбкую связь с покинутым сегодня черноморским городом, шаг за шагом я приближался к общежитию. Подойдя к нашей обители, я в последний раз глубоко затянулся морозным воздухом, внутренне содрогаясь от предчувствия запаха казенной жизни, притаившейся сразу же за входной дверью.

Первой мне обрадовалась тётя Люся — вечное бельмо за окошком вахты. Я невольно опешил, когда её верхняя бесформенная часть просочилась сквозь маленькое квадратное окошко. На её постной стареющей физиономии, никогда ничего не выражающей, кроме глубокой и стойкой обиды на студентов, до ушей расцвела гуинпленовская улыбка. Она была ей не к лицу, не умела тётя Люся улыбаться, не привыкла. Оскал прореженного ряда кривых жёлтых зубов подчеркивал откровенную, почти интимную радость от созерцания моей персоны. Робкая попытка вежливо кивнуть и проскользнуть была пресечена её громким радостным сообщением:

— А вас милиция ищет. До нового года приходили трое. И после нового года ещё один. Натворили что?

Пожав плечами и недоумённо перебросив свой багаж в другую руку, я поспешил наверх.

«Надеюсь, что я не первый из возвращенцев, — подумал я, — сейчас узнаю подробности милицейского визита».

В затылок неслись шепелявые причитания тёти Люси, безвредной и, по сути, бесполезной на вахте стражницы морального облика студентов и студенток.

Шагая быстро через ступеньки, на площадке между первым и вторым этажами я лоб в лоб столкнулся с двумя аспирантами. Один из них с нами играл в покер и был на фоне остальных собратьев по диссертационным мукам самым вменяемым и не таким обозлённым, как остальные. Другой — чистая сволочь, самый из них что ни есть подлый. Кляузничал на нас, закладывал, выступал больше всех. Прямо-таки вижу его в недалеком будущем — расселся в кресле декана, измывается над студентами, не «корысти ради», как написано у классиков, а «токмо» для удовольствия. А как он выслуживается перед начальством! Даже перед самым убогим из них в лице коменданта. Говорят, что у него уже написана диссертация и на носу предварительная защита, так что держитесь, господа студенты, новый феномен, неподвластный фантазиям маркиза де Сада, шагает по ступеням карьерного роста.

Загораживая мне проход и явно наслаждаясь ситуацией, с издёвкой, прикрытой вежливостью и, как им казалось, изыском слога, дополняя и поправляя друг друга, завели они неспешный разговор:

— Ваше отсутствие наделало много шума, — начал тот, что поприличней.

— Комендант рвёт и мечет. Ждёт вас с нетерпением, — ехидно подхватил второй.

— Не знаю, он нам сам заявление подписал по поводу отъезда, — втянулся я в разговор, который, намеривался игнорировать.

— А заявление где? — поинтересовался знакомый аспирант.

— У него, конечно же, где ещё?

— А копия с его подписью есть? — с чувством бюрократического превосходства спросил аспирант — будущий декан.

— Нет, а зачем?

— А затем, — не скрывая довольного злорадства, продолжил он, — что ваше заявление тю-тю. Нет его… Комендант так и сказал милиции, когда вас приходили забирать.

— Нас? За что?

— Дожились! За ними три милиционера приходили — майор, — он веско поднял указательный палец, — лейтенант и сержант, а они не знают, за что.

Дальше пошел монолог:

— Доигрались, допрыгались. Я всегда говорил, что эти наглые одесситы плохо кончат. Комендант сказал милиционерам, что вы самовольно уехали, и как только появитесь, то тут же вылетите из общежития.

— А они?

— Сказали, чтобы до выяснений обстоятельств дела… понял, на вас дело завели, — уже с ненавистью, брызгая слюной, прохрипел он и, смакуя, срываясь на истеричные нотки, продолжил: — Чтобы до выяснений обстоятельств дела вы находились в общежитии.

— В каком смысле? — не понял я и начал серьезно волноваться. — Находились под арестом или можно ходить на практику? И всё-таки, за что?