Милиция плачет

— А после нового года лейтенант приходил один и повестку оставил у коменданта. Так что с Новым годом вас. С новыми неприятностями. Комендант вас ждёт с нетерпением.

— Ну ладно, это мы ещё посмотрим, — вспомнив про образ сына полковника КГБ, спокойно и иронично проронил я. — А откуда ты всё знаешь?

— Я, между прочим… — он гордо отставил ногу, но она предательски соскользнула со ступеньки.

После нескольких секунд замешательства, затраченных на ловлю рукой перил и поисках баланса, он встал на ступеньку выше и формально сверху вниз провозгласил:

— Я, между прочим, председатель совета общежития, член бюро комитета комсомола, я знаю всё и обо всех, — и, выдержав, как ему казалось эффектную паузу, пафосным шёпотом добавил: —Между прочим, папа тебе здесь уже не поможет.

Теперь уже я, остолбенев от вихря колючих мыслей, бездонным водоворотом прокрутившихся в голове, сделал паузу и ответил избитой из детства шуткой, которая заставила аспиранта мимолётно призадуматься и освободить дорогу на второй этаж:

— «Между прочим» говорить неприлично, особенно аспирантам. «Прочим» — по-китайски ноги.

Перед дверью в нашу комнату я вспомнил, что от неожиданности и избытка отрицательной информации не взял на вахте ключ. На всякий случай толкнул дверь, она оказалась незапертой.

Меня встретил встревоженный Профессор:

— Слушай, тут повестку приносили.

— Я уже наслышался. А где она?

— У коменданта, он заходил, спросил как моя фамилия, а потом, когда приедут Шура и Манюня.

— Ничего себе, неделька начинается!

С одной стороны, полегчало, ищут не меня, значит милицейское дело не связано с нашими полковничьими шалостями. И ёжику пьяному понятно, что это не криминал, но кто их знает… Если на поганой ёлке за три рубля допускается придумать скупку краденного и статью, то мнимый сын полковника КГБ может проходить уже по иному ведомству с такими мудреными формулировками в обвинительном заключении, которые не приснятся и в страшном сне на голом матрасе с клопами.

— А что они натворили, Шура с Манюней, он не говорил?

— Нет, ушёл и просил, как приедут, чтобы срочно зашли.

— Странно, вы же вместе улетели из Харькова?

— Вместе, — подтвердил Профессор.

— И в аэропорту никаких эксцессов не было? Точно не было?

— Ничего. Зашли в самолет, сели и уснули. Неудобные, скажу я, кресла в Як-40, как в автобусе.

— Странно, — вслух задумался я, — мы с Шурой и Новый год встречали одной компанией, и потом виделись. И ничего не рассказал. Должны были вместе сегодня лететь, но его тётя-стоматолог не отпустила, сказала, пока пломбу не поставит, никуда он не поедет. Для него её слово — закон.

«Когда же они успели натворить? И главное — что?» — вот что меня смущало больше всего.

Шура всегда делился и правым, и неправым, а тут промолчал. Или что-то очень серьёзное, или какая-то шелуха, на которую он и сам внимания не обратил.

— Подождем до завтра. Шура с Манюней приедут, и мы все узнаем, — резюмировал я и достал привезенные продукты, разделяя их в очередности употребления на долгого и быстрого хранения.

Короткий стук и последовавший за ним быстрый скрип открывающейся двери безошибочно указывали на визитера, а его противное характерное покашливание убеждало, что нет необходимости оборачиваться для того, чтобы угадать не только персону, но и надменное выражение лица коменданта.

Скорость распространения информации по общежитию при желании можно легко просчитать, если поделить время, потраченное на мой проход от вахты до стука в дверь, на пройденный путь.

Бессмертная пьеса «Ревизор» получила своё новое воплощение. На сцене появился вестник пренеприятнейшего известия.

— А эти приехали? — грозным голосом Городничего пророкотал он и зачитал фамилии Шуры и Манюни. Да как!!! — Александр Анатольевич Токаев и Сергей Иванович Коцюба.

— На днях прибудут, — развернувшись, ответил я. — Вы можете сказать, что произошло? Почему их ищет милиция?

— Там лучше знают, — многозначительно показывая глазами в потолок, изрек комендант, неузнаваемо переменившийся со дня нашей последней встречи.

Где тот заискивающий, перепуганный, потный хорёк? Перед нами высилась глыба праведного гнева, облаченная в мантию власти. Резкая метаморфоза коменданта красноречиво указывала на возникшие серьезные проблемы. Что же всё-таки случилось? И что сказали ему милиционеры, если этот запуганный хамелеончик так изменился? Ни страха, ни совести. Совсем обнаглел, с обидой за папу полковника КГБ, подумал я. Ну, гад, тебе это даром не пройдет. За всех бойцов невидимого фронта поквитаюсь.

— А пожарные их не искали? — прошибла меня догадка.

— Не понял, какие пожарные?

— Ну, вы же знаете, — пылко стал я ему объяснять, — есть такой детский стишок: «Ищут пожарные, ищет милиция… Ищут фотографы в нашей столице, ищут давно, но не могут найти, парня какого-то лет двадцати». Может, они подвиг, какой совершили, вот их и ищут?