Милиция плачет

Поэтому, не мудрствуя лукаво, Шура с Манюней, приехав утренним поездом в Харьков и посетив отделение милиции, пришли в общежитие и, не скрываясь, открыто, миновали дремлющую вахту, поднялись по пустой лестнице, прошли безлюдным коридором и тихо вошли в нашу комнату. Их проникновение в общежитие никто не заметил.

Военный совет происходил при закрытых дверях и выключенном свете. Перед пустой замочной скважиной стоял стул, прикрывая спинкой обзор комнаты.

Было так тихо, что цокот членистых ног пробегающего таракана заглушал шёпот и приглушенный смех склонившихся друг к другу голов, в которых созревал и выкристаллизовывался план по окончательному подавлению местной элиты с целью спокойного и комфортного доживания установленного срока практики.

Проще говоря — поставить всех на место и получить от этого заслуженное удовольствие.

Время проведения акции возмездия было назначено и утверждено на первую минуту после окончания заключительной серии премьерного показа «Двенадцати стульев» с Андреем Мироновым. Место проведения — Красный уголок, в котором всё население общежития соберётся возле единственного телевизора.

Обсудили детали и согласно оперативной разработке, по одному, скрытно, разошлись в разные стороны (по своим комнатам), оставив Шуру с Манюней в темноте за запертой дверью, чем они благодарно воспользовались, проспав до утра.

9.3. Свиток мести

На следующий день лейтенант милиции лично вошёл в общежитие и попросил провести его к коменданту. Разговор был непродолжительным, сопровождавший милиционера студент не успел далеко отойти от двери, как она снова отворилась, и он услышал голос коменданта:

— До вечера. Ровно в двадцать один ноль-ноль все будут в сборе. Явку обеспечу.

Комендант выглянул в коридор, проводил взглядом лейтенанта и скомандовал замешкавшемуся студенту:

— Сходи к аспирантам, приведи председателя совета общежития. Скажешь, что очень срочно. Бегом.

Довольно потирая руки и замурлыкав от удовольствия модный новогодний мотивчик, он прикрыл за собой дверь в предвкушении аутодафе одесских студентов.

Порядок действий неторопливым свитком разворачивался, вскрывая написанные нами мелкими буквами строки грядущих событий. Это придавало процессу мести холодную осмысленность и взбадривало мозг бурлящими ключами горячей крови.

В нашем распоряжении было три комнаты. В одной из них Шура с Манюней за закрытой дверью, как рояль с контрабасом в кустах, ожидали своего выхода. В других, отведенных для общения с представителями общежития, было установлено дежурство, чтобы, не дай Бог, мы не пропустили ни одного важного заявления, исходящего из комендатуры, и не заставили наших уважаемых оппонентов занервничать и сойти с намеченного нами пути.

Как и ожидалось, не прошло и двадцати минут после ухода лейтенанта милиции, как раздался одиночный, не требующий ответа стук, и на пороге комнаты появился студент. Перед собой он держал развернутый лист бумаги:

— Распоряжение коменданта. Сегодня в двадцать один ноль-ноль в Красном уголке состоится собрание. Повестка — «Правонарушения в нашей среде». Собрание проводит администрация общежития совместно с милицией. Явка всем студентам и аспирантам строго обязательна. А вам каждому под роспись. Пишите «ознакомлен», подпись и дата.

Будь это другая, неконтролируемая нами, ситуация, такое заявление закончилось бы просто — захлопнули перед верноподданническим студенческим носом дверь и предложили воспользоваться устным маршрутом по направлению в одну большую, эмпирическую, популярную и многострадальную задницу. Но сейчас был особый случай. Все шло по плану — собрание назначили, время и место совпадали, явка всех обязательна. Так и нам отказываться грех. Приказано прибыть, значит, прибудем вовремя, как поезд у Генриха Бёлля.

За час до начала фильма в Красном уголке все места были заняты. Красный уголок — это большая комната в четыре огромных окна, больше похожая на актовый зал, только без сцены. Стены завешаны в полном соответствии с марксистко-ленинской идеологией агитационными наглядными пособиями, выдержанными в строгих красных цветах государственного флага, и большими фотографиями членов политбюро. На самом видном месте большой цветной портрет Леонида Ильича Брежнева с двумя золотыми звёздами. Третью, декабрьскую, не успели ещё дорисовать.

«Могли бы и портретик поменять целиком… Непорядочек… — учуяв первые признаки инфекционного заболевания всеобщей бдительностью отреагировало неусыпное «комсомолистское» нутро и дополнило подмеченный фактик гнусненькой мыслишкой, — надо бы «стукнуть» на коменданта в партком. Угу… Анонимку состряпать. Мелковато, конечно… Но на всякий случай нужно запомнить — пригодится…».

Скрипучие секции из четырёх кресел с откидывающимися сиденьями заполнялись зрителями, в проходах появились стулья и табуреты, с которыми подтягивались студенты, оживленно гадая, удастся ли Остапу и Кисе Воробьянинову найти сокровища.