Милкино счастье

Антемиол увидел, как загорелись в темноте глаза Константинуса, а плоть его сделалась тверже камня…

– Завтра будет показательное оскопление, – проговорил Константинус спустя час.

– Я знаю. Я не люблю все это. Такие зрелища напоминают мне культ Изиды. Я давно перестал ходить в ее храм. Изида – богиня плебеев. Я радовался, когда Цезарь разрушал ее храмы. Но время доказывало, что египетская богиня сильнее Цезаря и консулов, – Антемиол немного помолчал в раздумьях. – Мне ненавистно всякое членовредительство. Даже если оно проводится в наказание или во славу богини. Если человек враг, я предпочту его убить без пытки. Мне противны мучения людей и животных. Я храбрый воин, но меня учили только убивать, но не мучить.

– Согласен с тобой, мой возлюбленный. И мне противны мучения несчастных. Едва ли все выживут после той процедуры. В прошлый раз из оскопленных пленников не выжил ни один.

– Да, я помню их стоны. На третий день мучений я приказал их всех умертвить, – признался Антемиол. – Но в этот раз с нами эскулап из стана иудеев. Им привычен уход за такими увечьями. Может, он и выходит кого-то.

По приказу Великого Понтифика во время римских походов должны были проводиться показательные пытки – оскопление и выкалывание глаз. Иногда Понтифик приказывал сотворять еще более страшные вещи. Многим воинам были не по душе эти кровавые обычаи, ведущие свое начало от Египетской Изиды, но они беспрекословно выполняли требования жрецов.

На рассвете уже звучали походные трубы, был готов жертвенный алтарь с набором отточенных серпов, блестящих на солнце своими зловещими лезвиями. Тут же дымился очаг с железным прутом, утолщенным на конце.

Пленников вывели обнаженными. Их было десять человек. Среди них не было старых мужчин. Все они казались совсем молодыми и полными сил, хоть их лица выглядели белее полотна от страха предстоящей муки. Возле них колдовал эскулап. Он перевязал им половые органы у основания какой-то веревкой.

– Что ты с ними сделал? К чему эти веревки? – поинтересовался Антемиол с плохо скрываемой досадой. Он хмурился и отворачивался от пленников.

– Ты же хочешь, центурион, чтобы Рим получил новых рабов на мраморных каменоломнях? Все они молоды и полны сил. К чему их убивать?

– Они и так мрут после этой пытки.

– Я попробую сделать так, что они не умрут, – захихикал лекарь. – Я уже много лет провожу кастрацию мужчин и женщин. Мне поручали делать евнухов для храмов и сералей. Я знаю, чем их поить и сколько кормить накануне. Я знаю, за сколько часов нужно убрать воду. Смотри, центурион, здесь у меня калится железо для прижигания раны. А это гусиные перья для отвода мочи. Ты наградишь меня, если большая часть пленников останется в живых?

Антемиол молча кивнул и удалился с места пытки. Палач занес свой серп…

Константинус же остался наблюдать за процессом. У него ныло в паху, и мутило от крови, уши едва выдерживали крики, глаза не хотели видеть куски отсеченной серпом плоти, ноздри не желали вдыхать дым от паленого мяса. Но он не сдвинулся с места.

В эту же ночь он скулил от боли, когда Антемиол сек его на лавке. Он скулил и благодарил богов за это острое наслаждение.

– Зачем ты остался на пытке? – спрашивал его центурион. – Тебя возбуждают страдания?

– Не-ее-ее! Да-аа-аа! – стонал Константинус.

А после были страстные и нежные ласки. Антемиол еще горячее брал своего любовника, а тот с жаром отдавался. Ближе к утру Антемиол сам смазал спину Константинусу лечебной мазью, настоянной на травах.

– Надо было меньше ударов, – досадовал он.

– Не щади меня и в следующий раз, – отвечал патикус. – Твоя рука для меня награда во всяком виде.

И он целовал руки своего любовника.

Иудейский лекарь исполнил свое обещание. Все десять пленников остались в живых. Не умер ни один. Всех их отправили в каменоломни, на добычу каррарского мрамора. А Антемиол брезгливо отсчитал эскулапу десять золотых монет.

Поход закончился, когда был полностью подавлен мятеж в иудейских поселениях. Центурия вернулась в Рим. Антемиол был щедро награжден Цезарем. За хорошую службу Цезарь пожаловал Антемиолу земли в нескольких провинциях.

Прошло два года. Сердце Антемиола все также было занято Константинусом. Юноша поселился в одном из домов своего обожаемого центуриона. Ночи напролет проводили любовники в изысканных и смелых ласках. Долгими ночами они лежали на огромном кедровом ложе (lectus genialis), покрытом персидским ковром и шкурой ягуара.

Константинус любил боль, а Антемиол стал получать удовольствие от причинения ее. Больше всего они оба вожделели тот момент, когда Константинус рыдал чистыми слезами от плетки и легких пыток. Тогда Антемиол отвязывал его от беломраморной скамьи (scamnum) и ласкал с жаром, неведомым обычным любовникам. Это была смесь острой жалости, тонкой игры и горячей, как лава, похоти.

– Твоя тактика оказалось верной, – похвалил Константинуса Марк.

– Ах дядя, если бы ты знал, на что я пошел ради этого, – задумчиво отвечал ему племянник.

– Ты все правильно рассчитал. Поле брани – лучшее место для покорения сердца воина. Он не охладел к тебе за это время?