Милкино счастье

Он приходил на собрания в Комиций, садился на мраморную скамью и смотрел издалека на знакомые черты центуриона. Белая претекста охватывала мощный торс мужчины. Константинус любовался сильными руками возлюбленного, его породистыми длинными пальцами. Претекста поднялась в движении, и Константинус замер, увидев его обнаженные и стройные ноги, с рельефными икрами, обутые в сандалии. Об Антемиоле ходили слухи, что однажды в военном походе он за одну ночь переспал с пятью девственницами и пятью юношами, взятыми в плен. Ему не было равных ни в бою, ни на любовном ложе.

Константинус выслеживал центуриона на пирах, стараясь присесть рядом. Ходил за ним на расстоянии десяти шагов по форуму. Старался следовать всюду, но Антемиол упрямо не замечал красивого юношу. В Риме много красивых молодых мужчин.

– Когда ты успокоишься? – спрашивал его дядя Марк, с которым он был близок не столько кровной связью, как привычками. – Разве мало в Риме достойных и сильных патрициев? Найди себе другого педикатора[58], – дядя подмигнул.

Его дядя даже не был ни разу женат из-за любви к своему патикусу.

– Ну как ты не поймешь, что сами боги показали мне Антемиола. И с тех самых пор я хожу сам не свой. Мне ячменные лепешки кажутся горькими, а вино кислым. Ночи для меня длины и мучительны, а ясный день наполнен пустотой. Мне легче сразу умереть, чем согласиться, что любимый никогда не прикоснется к моей руке.

– Горячий мальчишка, кому, как не мне понятны все твои страдания. Но твой центурион женат.

– Что с того? Когда жены мешали патрициям в поиске любви? У него уже был до меня урнинг, и не один.

– Я смотрю, твой центурион всеяден, – расхохотался Марк.

– Как и каждый достойный патриций.

– Trahit sua quemque voluptas.[59]

– Марк, что мне делать? Я всюду искал встречи с ним. Но он не замечает меня, будто я невидим.

– Сойдись с ним ближе на пиру у Цезаря.

– Поздно, через три дня он со своей центурией отправляется на подавление мятежа в одной из провинций. Зачинщики уже схвачены. Но предстоит зачистка от восставших в пяти селениях. Возможно бои.

– В Иудее?

– Да, на подступах к Hierosolyma.

– Но ведь осада пала?

– Мне сказали, что восставшими занято еще много селений. Понтифик приказал восстановить римские храмы на распаханной земле. Скоро в центральной части города встанет храм Юпитера.

– Каленым железом и серпами они собираются пресекать этих варваров?

– Да… Марк, ты знаешь, как мне противны темы войны, и тем паче наказания. Но аlea iacta est[60]. Я записался в центурию к Антемиолу.

– Ты сошел с ума. Ты изнеженный патикус. Твоя рука не приучена к мечу.

– Я умею держать оружие. Меня учили этому до пятнадцати лет.

– Может и учили. Однако наука та не пошла впрок. Suum cuique[61]

– Я не вынесу несколько месяцев, чтобы не видеть возлюбленного. Пусть я паду в кровавом бою, зато он увидит меня хоть напоследок.

– Ты точно обезумел, – вздохнул Марк. – Ладно, пошли выпьем вина. Когда еще мы встретимся с тобой? Пусть боги хранят тебя, мой мальчик. Не лезь, Константинус, вперед, на копья.

Константинуса хранили боги. Этот поход не был столь кровавым, как другие. Центурия Антемиола с легкостью занимала деревню за деревней. Восставшие сдавались после короткого боя. В распоряжении римского войска оставалось имущество восставших иудеев, а также красивые женщины и юноши. Центурион Антемиол вял себе в походный шатер одну юную и очень красивую иудейку, и не менее красивого юношу. Он собирался привезти узников в Рим и оставить их рабами в своем доме. Но все вышло иначе.

Константинус во время похода не раз пытался предстать пред очами обожаемого военачальника. Он снова искал множество поводов. Однажды центурион даже похвалил его за смелость в коротком бою. Но все это было не то. Как не старался, Константинус не сдвинулся ни на йоту в завоевании сердца Антемиола. Как часто вечерами он слышал смех юной иудейки или непонятный гортанный говор юноши. Центурион забавлялся со своими любовниками и ни от кого не таился. Каждый воин мог взять себе для развлечения любого пленника. Только Константинусу был нужен лишь один человек, лишь его Антемиол. Сколько ночей он сидел недалеко от шатра центуриона, жег костер вместе со стражниками и вслушивался в любовные стоны. Стражники одобрительно похохатывали, а он испытывал муки ревности и горел от нестерпимого желания.

Именно тогда в его голове созрел план, который должен был решить все разом. Перед самым рассветом, когда задремал весь лагерь, а Антемиол устал от любовных игр, Константинус приблизился к шатру. Стражник стоял один в карауле. Другой отлучился по своим делам. Константинус взял острый гладиус[62], подкрался сзади и перерезал горло. воину. Тот тяжелым мешком упал к ногам Константунуса, залив ему сандалии горячей кровью. Несчастный даже не успел вскрикнуть.