Милкино счастье

Раздался сухой щелчок. Что-то свистнуло над самым ухом. Трубка упала из рук. И в этот самый момент она проснулась. Усилием воли она села, ее повело в сторону. Крик превратился в слабый, шипящий и хриплый стон, идущий из середины живота. В дверном проеме, где еще недавно плясали и затухали краски пестрого ковра, колеблясь от тонких лучей лампы, стоял высокий и темный силуэт. Его рука была направлена на нее и казалась неестественно длинной. И он… Он целился в нее… Из пистолета. Людочка снова крикнула. На этот раз крик оказался сильнее. Темный силуэт дрогнул. Опустил руку и растворился за тяжелым ковром. Даже сквозь толстый ворс она услышала быстрые шаги. Похоже, черный господин бежал. Вдалеке хлопнула дверь.

– Анатоль, там он, – шептала она онемевшими, деревянными губами.

Краевский проснулся не сразу.

– А? Что? Ты спи, – пробормотал он, закатывая глаза.

Проснулся он от тихого плача. Она судорожно трясла его за пуговицы жилета.

– Анатолий Александрови-ии-ич, проснитесь. В меня стреляли! – задыхалась она.

И пока он соображал о том, что произошло, в комнату вбежал старик Ли.

– Сто это?! Сто здесь было? Кто стрелять у меня в салоне?

Через пятнадцать минут, когда Краевский почти пришел в себя, этот же вопрос он задавал старому Ли.

– Это тебя я хочу спросить: что это? Черт побери!

– Ли не знать. Ли не виноват, – китаец тряс лакированной головой.

К аромату благовоний в «цветочной лодке» добавился легкий запах пороха. Именно это обстоятельство убедило Краевского в том, что его плачущая любовь ничего не придумала, и ей не показалось. Кто-то стрелял. Только в кого? Он не мог поверить в то, что целились в Людмилу. Это обстоятельство казалось ему абсурдным. К этому времени граф осветил свечами комнату и увидел в ковре, чуть выше подушки, дырку от выстрела. Он сдернул тяжелый ковер. В деревянной панели острыми краями зияла небольшая дыра. Недалеко от нее он нашел и пулю.

– Что это?! – в какой раз кричал граф на испуганного Ли.

– Ли не виноват…

– А кто виноват? Сейчас я позову полицию.

– Не надо полицию. Полиция есть закрывать Ли. И вас наказут. Вас тозе арестуют.

И только тут до рассвирепевшего графа дошло, что ему самому невыгодно вызывать полицию. Если бы он поступил подобным образом, то огласка его пребывания с любовницей в опиумном притоне стала бы очевидной. Он сел на кровать и обхватил руками голову. Людочка жалобно плакала, трясясь от страха.

– Я говорила вам. Говори-ии-ии-ла. Вы мне не верили…

– Мила, ты тут не причем. Это происки конкурентов господина Ли. Или покушение на кого-то другого. До нас здесь были другие господа. Я выясню кто. Тебя с кем-то спутали. Это очевидно. Успокойся. Мы больше никуда не пойдем. Зимой мы уедем за границу. Там тебя никто не обидит. Едем домой. Успокойся, это – глупая случайность. Ужасная случайность. Нелепая и страшная случайность.

Когда они вернулись домой, он выпил стакан коньяка и заставил выпить ее. Людочка долго всхлипывала в его объятиях, пока не заснула. Анатоль слишком долго не мог уснуть. В темноте он молился и благодарил бога за то, что он оставил ему возлюбленную. Он плакал и целовал ее русые волосы, боясь пошевелиться и ненароком разбудить ее.

Среди ночи он встал и снова выпил коньяку. Потом, будто спохватившись, полез в карман брюк. Он достал пулю и стал рассматривать ее на свету.

«Похоже, это Биттнер[57], судя по форме пули и калибру, – рассуждал Краевский. – Но кто это мог быть? Кому насолил узкоглазый Ли? Кто был в его притоне до нас?»

Мысль о том, что целились специально в Людочку, он отбросил, как самую абсурдную.

* * *

Он шел по коридору быстрым шагом, фалды длинного плаща развевались у него за спиной. Дежурная горничная, совершающая ночной обход коридоров, была едва не сбита этим странным господином, который около трех месяцев проживал в их гостинице. Этот господин был высок и строен. Красивое лицо с тонкими чертами обрамляли светло русые кудри, зачесанные назад. Голубые глаза были сосредоточены и печальны. Одевался этот господин чаще во все черное. Безупречный и дорогой фрак, темный плащ, высокий цилиндр, трость с костяным набалдашником, роскошный батист белоснежных рубашек, запах французских духов – все вместе выдавало в нем очень состоятельного человека. Ел он мало. Чаще обедал в ресторанах.

– Прочь с дороги! – злобно крикнул он.

«Надо же, какой грубиян, – подумала молодая женщина. – Столичный гость, такой красавец. Но зол… Отчего он постоянно зол? Может, проигрался? – расстроено думала она».

Горничная неоднократно слышала, как этот странный жилец за плотной дверью разговаривал сам собой, не спал ночами, ходил по уютному и просторному номеру, громко стуча каблуками. Она даже слышала, как он плакал. Да, плакал, словно женщина…

«Откуда он так поздно? Уже почти два часа ночи… Наверное, точно проигрался».