Милкино счастье

В двери снова постучали. Официант внес фарфоровое блюдо с устрицами, обложенное кусочками льда. По краю блюда лежали душистые, чуть зеленоватые лимоны. Была откупорена бутылка вина. Белое вино наполнило высокие хрустальные бокалы. В распоряжении любовников была свежая черная икра, уложенная в стеклянную икорницу, душистые, еще теплые булочки и лепестки масла, выложенные в виде хризантемы. Официант работал ловко, искоса он поглядывал на Людмилу. Как только за ним закрылись дверь, граф произнес:

– Как ты думаешь, сколько ему лет?

– Кому?

– Этому славному малому, Ваньке.

– Не знаю, – рассеянно протянула Людмила. – Может, двадцать или чуть больше. А что?

– Да так. Он смотрел на тебя.

– Вам показалось…

– Мне ничего никогда не кажется. Я человек далекий от метафизики, даже в быту. Ешь устрицы и попробуй этого вина. Оно молодое, и привозят его из Франции. Лоза произрастает по берегам Луары. Ты географию хорошо учила?

– Да…

– Какая самая длинная река во Франции?

– Луара?

– Да… Надо четче отвечать учителю на вопросы, – он рассмеялся. – Ты так сейчас похожа именно на ученицу. Не хватало тебе только поднять ручку, встать и ответит урок без запинки. И я поставил бы тебе… Что бы поставил? И куда? Ах, да… Я поставил бы тебе хорошую отметку.

Она улыбнулась вымученной улыбкой.

– А если бы ты не выучила урока, я бы тебя наказал. Я бы снял твои панталончики и отшлепал по попочке. Ах, наша бедная попочка, она и так сегодня проходит экзекуцию, – Краевский упивался собственной иронией и распалял в себе неведомое доселе желание. – Хорошо, попочку мы оставим на десерт. Вечерний десерт. А накажем мы тебя сегодня иначе.

Он обогнул стул Людмилы и подошел к ней вплотную. Пальцы коснулись крючков и легкой шнуровки, идущей ниже декольте. Он ослабил натяжение маленьких завязок, потянул вниз. Расслабленный ворот опал ниже плеч. Краевский потянул его еще. Через мгновение Людочка сидела обнаженная по пояс.

– Что вы делаете, Анатолий Александрович?! Зачем вы сняли платье? Я же теперь почти раздета. А вдруг сюда кто-то войдет?! Например, официант, – ее лицо покрылось пунцовыми пятнами. Она стала спешно натягивать рукава.

– Не смей трогать! – жестко возразил он. – Я желаю завтракать, лицезрея твои большие груди, плечи и талию. Ты будешь сидеть так до конца нашего завтрака. Я так решил. А теперь ешь.

– У меня пропал аппетит, – прошептала она.

– Съешь пару устриц и один бутерброд. Это тоже приказ.

Людмила то бледнела, то краснела, поглядывая со страхом на дверь.

– Ты должна привыкнуть, исполнять все мои просьбы. И запомнить, что мое положение в обществе предполагает отсутствие для меня каких-либо рамок псевдоморали, принятых приличий и норм. Если я желаю лицезреть тебя обнаженной, ты должна исполнять мое требование без каких-либо пререканий. Учись быть послушной.

Он выпил бокал вина и стал закусывать устрицами.

– Попробуй, какие свежие. И лимоны пахучие. Я люблю аромат лимонов. A propos, мы остановились с тобой на Луаре. Так вот, моя послушная гимназистка, мы обязательно поедем с тобой во Францию, в Париж, и Прованс. И там я тебя всюду буду любить. Мы навестим местные клубы, побываем в опере. А сейчас ешь, я тебе сказал.

Людочка послушно ела, бросая на графа бессмысленные взгляды. Ее глаза увлажнились от набегающих слез.

– Не сметь плакать, я тебя еще не мучил по-настоящему, – улыбаясь, молвил он.

Краевский проглотил очередную устрицу, сделал глоток вина и встал на ноги. Он снова обогнул стол и подошел к Людмиле. Смуглая ладонь выудила кусочек льда из-под слоистой раковины устрицы. Не говоря ни слова, он прикоснулся этим кусочком к соскам девушки. Людмила вздрогнула. Ее глаза непроизвольно закрылись стрелами мокрых ресниц. Он наклонялся и захватывал губами твердеющие соски, потом отпускал их и снова водил по ним льдинкой.

– Я-я, я не могу так, – она стиснула зубы.

– Ты где не можешь больше? На сосочках или в попочке?

– Господи, я сейчас потеряю сознание…

– Не потеряешь…

Ей было мучительно и одновременно хорошо, она настолько была возбуждена, что временами стон срывался с ее алых от поцелуев губ.

– Сейчас я прикажу подать Mille-feuille и кофе. Здесь варят прекрасный кофе. И пирожные тоже недурственны.

– Подождите, я должна одеться.

– Нет, моя дорогая. Одеваться и раздеваться ты можешь лишь по моей команде.

– Но как же? Сюда войдет официант и увидит меня голую.

– Обнажена лишь твоя грудь. А знаешь ли ты, что в Древней Греции, да и в Египте, многие женщины носили платья без лифа, и их полные груди качались при каждом движении.

– Но, граф, – взмолилась Людочка. – Мы же не в Древней Греции.

– А жаль… Сиди смирно и не шевелись. Можешь опустить глаза долу, как скромная гимназистка. Ты же у нас скромная и послушная девочка… Вот и веди себя соответственно. Считай это моей прихотью. Я хочу, чтобы тот румяный «Ванька» увидел твои груди с мокрыми и красными ото льда сосками… Я хочу, чтобы этому «Ваньке» твои каменные, мокрые груди снились всю жизнь. Давай доставим ему небольшое эстетическое наслаждение. Сиди ровно! Я приказываю.