Милкино счастье

А далее она услышала тихий разговор меж графом и ювелиром. Граф хохотнул и чуточку присвистнул от названной ювелиром суммы. Последний шаркал ногами, короткие ручки цеплялись за пройму темной жилетки, а после взлетали к небу. Ювелир объяснял что-то про караты и вес золота. Называл фамилию мастера. Тренькнула музыкальная дверь. Ветер дунул в лицо. Она задержалась на пороге. Людмила прильнула к толстой витрине. Даже на расстоянии граф казался ей самим Аполлоном или царем Соломоном – настолько он был высок и хорош собой. А ювелир превратился в машущую крылами, черную птицу. Людочка, конечно, фантазировала. Но руки, крючковатый нос и голова ювелира, резкие движения, делали его похожим именно на старого ворона.

Из ювелирной лавки они оба вышли в хорошем расположении духа. Солнце сияло по-летнему радостно, в кронах высоких вязов и лип пели птицы. Казалось, что сам воздух стал иным, чем полчаса тому назад. Взяли извозчика. В темноте кареты Краевский снова и снова целовал ее в губы и шептал разные непристойности о пробке. Она же томно благодарила его за подарок, прижималась к широким плечам и что-то восхищенно щебетала, рассматривая колечко и браслет. Она отстраняла ручку, вертела ей и любовалась украшением. На радостях он достал из кошелька несколько крупных купюр и засунул их ей за лиф платья.

– Спрячь пока в своих грудках. Я буду иногда давать тебе и денег. Ты все прячь… Моя…

Через четверть часа они уже были дома. Людочка входила в графские покои уже более спокойно и не шарахалась от всякого шороха.

– Сними пока все и положи в коробочку, – проговорил Краевский. – Это украшение больше пойдет к синему бархату или к чему-то лиловому. А впрочем, есть и другие цвета. Мы подберем. Завтра. Ты счастлива?

– Очень…

– Мой бог, проходят века, а суть женщины неизменна, – философски изрек граф. – Вот она, магическая сила Aurum[16]. Как говорили древние: Auri sacra fames.[17] А знаешь, я даже рад, что ты выдаешь в себе качества обычной женщины. Я не люблю женщин из так называемых «новых», курящих папиросы, спорящих с мужчинами на равных, презирающих моду, украшения и все то, что делает женщину – женщиной. Я не стал бы об этом никогда говорить, ели бы не та степень близости, что связывает теперь нас, но моя супруга презирает всяческие украшения. Она носит лишь оловянный католический крест, – его глаза погрустнели. – Конечно, она набожна, и в ней много добродетели… Но, к черту добродетель, если в женщине отсутствует всяческое лукавство, кокетство, чертовщинка, расчет наконец. Добродетель к месту в сиротских приютах и на благотворительных аукционах, а в постели мне нужна красавица, чьи глаза горят от новых украшений, мехов, платьев. Мне нужна женщина слабая, нуждающаяся во мне. Я одену тебя как куклу, моя девочка. Это украшение ты получила за то, что щекастый «Ванька» пялился сегодня на твои белые груди. И за твои нежные губки, и за французскую любовь в кабинете ресторана. И за то, что я сейчас из тебя достану. Живо раздевайся! Я не просто достану эту несчастную пробку, я тебя еще немного помучаю…

Она снова разделась и тихонечко легла с ним рядом. Все ее тело пробивала крупная дрожь. И трудно было сказать: дрожит ли она от возбуждения, или от страха, или от счастья. Этот головокружительный коктейль вошел в ее кровь и делал ее неимоверно счастливой. Сильные руки графа обнимали ее всюду, усы приятно щекотали медленными поцелуями. Он снова распалял в ней жуткое желание.

– Твои соски пахнут устрицами!

– Ну, вот… Вы сами виноваты. Этот лед… Ах…

– Как ты там мокра! Смотри… – он показал ей свои пальцы.

Она жутко смущалась и закрывала глаза. Он целовал ее в губы, прижимаясь голым телом. Каменная твердость члена немного пугала.

– Мила, ляг на бочок. Сейчас я буду ласкать твой похотливый бугорок и одновременно поиграю с нашей китайской штучкой.

То, что началось далее, заставило Людмилу застонать от фантастического удовольствия. Как он это делал? Он ласкал ей клитор, но сзади пресловутая пробка, благодаря его манипуляциям, давила конусом куда-то вверх – в какую-то кипящую желанием точку. И точка эта распалялась от пульсирующих касаний. Откуда он все знал? Он не просто шевелил, он тряс ею в быстром темпе. На самом пике ей хотелось, чтобы в нее зашло нечто большее, чем эта пробка. Она начала насаживаться на его пальцы. И это чародейское слияние, трепет, быстрое скольжение, настойчивое шевеление, заставили ее содрогнуться в немыслимом по силе оргазме. Этот оргазм был иным, чем все, подаренные им накануне. Она кричала и царапалась, словно дикая кошка.

– Господи, Мила, куда я попал? Ты же тигрица, Мессалина и Клеопатра. Как я тебя нашел?

– А-а-а… Нет. Все!

– Мила, мы чуть ее не потеряли…

– Кого? – слабо прошептала она.

– Пробку. Она теперь мала для тебя. Ты так хорошо раскрылась, любимая. Ты – прелесть.

– Где она?

– Вот, – показал ей граф блестящий конус. – Ты боялась, а она чистенькая.

– Фу, уберите её…

– Конечно, уберу. Эту. Завтра будет другая.

Она мотнула головой, в знак несогласия.