Милкино счастье

– Что с тобой? – наконец прошептал он, почувствовав, как похолодели и затряслись ее руки. – Мила, что случилось?

– Здесь снова он.

– Кто?

– Тот темный господин, – она старалась еле шевелить губами, хотя они и без того одеревенели от липкого страха. – Тихо, не смотрите туда резко. Он стоит во весь рост и смотрит на нас в бинокль, с того балкона, что наискосок от нас.

Краевский с застывшей улыбкой последовал ее совету и очень медленно и непринужденно повернул голову.

– Мила, нам нужно срочно ехать на воды. Я опасаюсь за твой рассудок.

Людмила повернула голову в зрительный зал и медленно подняла глаза. На том месте, где еще недавно стоял этот незнакомый господин в черном, сидела какая-то тучная дама в нелепом малиновом берете с белым страусиным пером.

– Но он там был.

– Это уже не смешно. Тебя одолевает мания преследования. Это все твои страхи…

Как прошел сам спектакль, она уже не помнила. Ей казалось, что все звуки идут сквозь пелену ее сознания. Кто-то бегал по сцене. Перикола пела неплохим сопрано, хорош был и тенор, и все действующие лица этой французской оперетты. Зал неоднократно рукоплескал исполнителям. Они ушли задолго до конца третьего акта. В антракте он не водил ее в буфет. Они стояли почти рядом со входом в ложу, в полуоборота от гуляющей публики. Анатоль немного нервничал.

– Никаких приведений здесь нет. А вот несколько знакомых лиц, по-моему, промелькнуло. А впрочем, плевать. – Следующий поход в театр мы совершим уже за границей, – успокаивал он ее и себя заодно.

Настроение у обоих было испорчено. Ее глаза блестели от закипающих слез, а щеки были бледны, когда он взял ее за руку и, не дожидаясь конца, увел из театра. Они взяли извозчика и поехали в ресторан. Только в ресторане, после рюмки вина, Людмила чуточку пришла в себя. Успокоился и граф.

– Ну что ты все время плачешь? Я причинил тебе горе?

– Нет. Я просто боюсь.

– Кого?

– Его. Он хочет нас убить.

– Хочешь, я найму сыщика?

– Хочу… Наверное.

– Это все твои беспочвенные страхи.

– А как мне не бояться, если я каждую минуту жду, что приедет ваша супруга и сдаст меня в полицию.

– Куда? – рассмеялся он.

– В полицию… Как падшую женщину, разбойницу или воровку. Меня закуют в кандалы и отправят в Сибирь.

– Господи, ну что только у тебя в голове?

– Да! Да! Да! И вы ничем мне не поможете. Будет все слишком поздно! – выпалила она, глядя на него бессмысленным и опьяневшим взором.

– Падшая женщина, говоришь?

– Да.

– Господи, как ты сейчас красива. Твои глаза горят сильнее, чем эти сапфиры на твоей шейке. Все мужчины в этом зале косятся на тебя. Уж кто из нас первым и попадет на каторгу, так это буду я, – усмехнулся он. – Я поубиваю скоро всех тех, кто посмел облизать тебя жадным взором.

– Вы опять шутите…

– А хочешь, я отвезу тебя в одно заведение, где ты увидишь настоящих падших женщин?

– Но, разве это возможно?

– Да, мы прибудем туда инкогнито. Нас никто не увидит, зато мы с тобой будем лицезреть совсем иные спектакли. Это тебе не легкомысленный Оффенбах. Эти спектакли будут намного интереснее. Как раз сегодня там присутственный день, и ложи ждут нас! – он достал из фрачного жилета золотой брегет и посмотрел на циферблат. – Близится полночь. Едем?

В ответ она промолчала, беспомощно глядя ему в глаза.

– Ты доела свой галантир? Тогда вперед.

* * *

Они мчались в открытом экипаже по ночному городу. Лошади бежали быстро, цокая копытами по мостовой, рогатый месяц скользил вслед за повозкой. Свежий ночной ветер овевал Людочкино лицо, чуть растрепав выпавший из-под прически маленький завиток. Краевский обнимал ее за талию и нежно целовал в шею.

– Ma chérie, я только тебя попрошу об одном: что бы ты там не увидела, ты не должна бунтовать.

– То есть как? Я не поняла.

– Ты все потом поймешь. Туда, куда я тебя везу, открыт доступ не всем, а избранным. Можно сказать, что я приоткрываю тебе маленькую завесу темной стороны этого города. Я открываю тебе двери пиковой дамы. Туда, куда мы едем, нет входа случайным людям. Пойми. Днем это обычное заведение, вполне приличное. Почти. А ночью… Ночью здесь правит бал свобода. Полная свобода нравов. Именно то, что всякие высоконравственные клуши, типа твоей бывшей директрисы, Германовны, называют «сердцем порока и разврата» – он посмотрел на нее испытующе.

Она молчала. Слышен был лишь стук ее маленького сердца, который сливался с топотом лошадиных копыт.

– Так вот, если ты боишься, то лучше нам туда не ехать, – продолжил он таинственным голосом, – ибо маленьким девочкам там делать нечего.

– Анатоль, вы пугаете меня. Зачем? Там со мной ничего не случится?

– Нет, что ты! Я отвечаю за твою безопасность. И более того, я убью каждого, кто только посмеет причинить тебе худое. Речь идет о другом. Я отвечаю за сохранность твоего тела, но не души. Тот спектакль, который ты там увидишь, может безвозвратно повлиять именно на твою душу. Могу лишь обещать одно: скучно тебе там не будет.

– Господи, опять какие-то мистификации?