Миллениум

Вернулся на вокзал, забрал багаж и решил дожидаться поезда в сквере под тополем, упражняясь в игру «йо-йо», что всегда меня здорово успокаивало. Куда приятнее, чем искать прошлогодний снег или слушать чужие разговоры! Но сегодня и любимое занятие показалось мне скучным, напомнив о том, что купил я эту игрушку для моей девушки в первые пять минут, как сошёл с поезда в Ленинграде, прямо на вокзале, у трусливого фарцовщика, подбежавшего к нам, пока мы ожидали сопровождающего. Вспомнил, как хранил её тайно, собираясь отправить, а потом сам привык к игрушке.

Я устроился на скамейке, но не просидел и пяти минут. Поднявшийся ветер в считанные секунды вскружил пыль у ног, бросив в лицо горсть окурков, и небо заволокло тяжёлой завесой дыма. Смешавшись с вечерними сумерками, дым сделался похожим на ядовитые чернила, которые выпускает впереди себя кальмар, почувствовав опасность. «Тайга горит», – подумал я, вспомнив последние известия, и потащился на вокзал. «Остолоп! Настоящий остолоп! – ругал я себя, присаживаясь у окна в зале ожидания. – Так испортить командировку!»

Тем не менее оставшиеся до прихода поезда два часа пролетели незаметно. Машинально сжимая и разжимая ладонь, чтобы выпустить и снова поймать потемневшую от времени, некогда жёлтую, а теперь почти чёрную деревянную катушку, я разглядывал газетный киоск, наблюдая за тем, как к нему подходят люди, видимо работавшие на станции. Обходчики поездов в ржавой одежде, буфетчица с белым колпачком на голове, уборщица в синем халате, кассирша в форменной рубашке – все они надолго останавливались перед круглым оконцем ларька, о чём-то беседовали с сидящей внутри него женщиной и пили пиво, которое она им подавала. Буфетчица, та даже зашла для удобства в ларёк и пробыла там минут двадцать, после чего весело помчалась в сторону площади. Хозяйка ларька, маленькая женщина, одетая в тёмную юбку и белую кофточку, два раза покидала свой пост. Оставив дверь полуоткрытой, выпрыгивала из ларька, куда-то бежала и через несколько минут возвращалась назад с двумя бутылками пива в каждой руке. «Воду здесь, видимо, никто не пьёт. А газетный ларёк что-то вроде культурного центра», – подумалось мне.

В зале ожидания появились несколько человек с кульками и дорожными сумками. Нетерпение моё достигло предела, и я вышел на перрон, чтобы увидеть наконец поезд, о прибытии которого объявили по хриплому радио. Радуясь и облегчённо вздыхая, что встреча с прошлым подошла к концу, я остановился перед киоском, пристально вглядываясь в сторону запада. Показались огни электровоза, и долгожданный скорый поезд Москва – Владивосток, шипя и отдуваясь, стал медленно приближаться к перрону. В это время меня окликнул неуверенный женский голос, назвавший меня школьным прозвищем:

– Боб!.. Не может быть! Это ты?

Я обернулся и упёрся взглядом прямо в глаза хозяйки газетного киоска, которая нагнулась к оконцу и как-то боком, снизу вверх, пыталась меня рассмотреть. Отёкшее, нездоровое лицо с припухлыми губами и мешками вокруг глаз, серый цвет кожи и крупные мочки ушей, оттянутые тяжёлыми металлическими серёжками в виде странных насекомых, заставили меня отшатнуться. Я узнал мою девушку, ту самую медоносную пчёлку, память о которой исподволь тревожила меня. Без сомнения, это была она, только очень постаревшая в свои сорок два года и подурневшая. Если бы не родинка на её правой щеке да не взгляд, полный тоски и печали, я бы вряд ли узнал мою первую любовь.

Поезд остановился, проводники открыли вагоны, в некоторые из них стали карабкаться люди с кульками. Искоса наблюдая за их действиями, чтобы сориентироваться и не опоздать – поезд стоял всего две минуты, я смотрел на женщину, заставляя себя молчать, чтобы не сделать ещё какую-нибудь глупость и чтобы не выглядеть пошлым в собственных глазах. Заворожённая моим суровым взглядом, она тоже ничего не говорила, до конца не уверенная, не обозналась ли? Я резко положил на прилавок киоска, под самый подбородок женщины, свою игрушку, лишь бы отвлечь её внимание от моего лица, и стал спиной отступать к вагону. Женщина схватила деревяшку, продолжая смотреть снизу вверх, я тоже был не в силах оторваться от её прозрачных, выплаканных глаз.

Эти глаза… они сказали о многом. О том, что девушка ждала меня три года, писала письма в пустоту, работала в редакции газеты, с каждым годом теряя к ней интерес, пока не поняла, что всё закончилось в тот момент, когда мы разомкнули свои объятия за старым газетным киоском и я вспрыгнул в поезд. Она поняла это и ужаснулась. Ужаснулся и я сейчас.

«Безумие! Разве можно было так погубить свою жизнь? Из-за необдуманного, второпях брошенного обещания? – подумал я раздражённо, со злостью отворачиваясь от ожидающих глаз женщины и прыгая на подножку вагона. – И это к ней я хотел вернуться?..»

30 июля 2012, Китай

Жуть…