Миллениум

Она широко обмахивалась веером, когда я вышел из темноты и остановился неподалёку. Быстро взглянула на меня поверх шёлковых птиц, подвинулась, освобождая место на узкой деревянной скамейке, и захлопнула веер. Будто знала, что искал её. Я сел рядом. Впереди серебрилась Обь, догорал костёр на поляне и повсюду бродили влюблённые пары, уставшие от игрищ и ночных гаданий. Иван Купала уходил, оставляя после себя засохшие венки и пепел от сгоревшего огромного колеса…

Я увидел её в середине ночи, когда праздник был в самом разгаре. Парни и девушки только начали прыжки через костёр под песни фольклорного ансамбля, который ещё больше разогревал обстановку. Она стояла на краю поляны одна и внимательно смотрела на выступающих. На её голове был венок из трав, а в руках веер. Меня поразило её лицо, всё в отблесках костра, очень русское, славянское, очень подходящее к этому старинному празднику. Контраст между простоватым венком, цветастым сарафаном на широких лямках с белой сорочкой под ним и тонким китайским веером, слабо трепетавшим в её руках, показался мне вершиной изыска. Я словно запнулся обо что-то невидимое…

Почувствовав, что на неё смотрят, она метнула в мою сторону взгляд, полный горделивой уверенности в себе, но, испугавшись моего откровения, тут же отвела глаза. Я направился к ней, но не успел. Длинная, ниже пояса коса мелькнула в воздухе атласной лентой на конце, скрываясь в толпе, и я потерял незнакомку из виду. «Девица? Женщина? – подумал я, вспоминая высокую, статную фигуру и летящую поступь. – На Купалу не разберёшь, юные девушки – как опытные женщины, а женщины – словно неопытные девчонки, все запреты снимаются».

И вот – одна, на скамейке, под тихим светом убывающей луны. Вытянутые вперёд ноги в сандалиях удобно скрещены, под сарафаном выпирают крепкие коленки, белые кисти рук спокойны, шёлковая розовая шаль замерла на плечах, будто прислушиваясь к настроению хозяйки, а перекинутая на грудь коса с застрявшими в ней сухими травинками пахнет лугом. Упрямый, волевой подбородок, маленький рот, и глаза – как два тёмных бездонных колодца… У меня дух захватило.

Моя соседка поёжилась. Звёзды в небе растаяли, от реки понесло сыростью – самая короткая и самая странная ночь в году заканчивалась, отрезвлённая близким рассветом. Я спросил, каждой жилой ощущая энергию сгоревшего костра:

– Вам удалось найти папоротник?

Видя, что она не отвечает, раздумывая, начать ли со мной разговор, шутливо добавил:

– Я, кажется, нашёл. – И кивнул на её веер.

Она развернула нарисованную птицу и удивлённо покачала головой:

– В самом деле. Никогда не замечала, что крылья так похожи на папоротник!

Я поразился её голосу, который оказался глубоким, профессионально поставленным. «Наверное, певица», – подумал я, разглядывая её артистический наряд и радуясь тому, что чувствую её близость.

– Кто вы? – спросила она. – Нездешний, это сразу слышно. Но и не москвич, и не из центральной России, там не говорят так чисто. Как очутились у нас в Томске?

– Случайно. А может быть, по инерции выбросило. Слишком быстро бегу по жизни.

– Космополит, значит?

– Можно и так сказать.

– Похожи на гусара – выправка, усы, взгляд победоносный.

– Почти угадали! – рассмеялся я, радуясь тому, что, кажется, зацепил её.

Наклонился и поцеловал в руку ниже локтя, в то место, где заканчивался рукав её тонкой сорочки. Она не пошелохнулась. Я поцеловал ещё раз, и ещё раз, и ещё, руками отодвигая кромку рукава…

– Угадала. Гусар! Не знающий отказа, – сказала она иронично. – Так?

Я молча кивнул, продолжая целовать руку, пахнущую чем-то дурманным.

– Вам понравился праздник? Вы почувствовали его настроение? – спросила она серьёзно, не отнимая у меня своей руки.

– Мне понравились вы и ваш веер, это честно. – Выпрямился, придвигаясь к ней поближе. – И праздник, разумеется, тоже понравился. Вот уж не думал увидеть здесь такое! Полагал, что всё давно забыто. Оказывается, нет. И песни поют старинные.

– Я руковожу этим ансамблем, праздник по моему сценарию. Но, понимаете, – оживилась она в ответ на моё изумление, – мне всегда, каждый год кажется, что в нём чего-то недостаёт. Какой-то мелочи! Вы со стороны ничего не заметили?

– Как же! Заметил! – воскликнул я, радуясь тому, что не ошибся в ней. – В нём нет правды! Вы устраиваете праздник, но не верите в него. Играетесь! А наши предки не игрались, они искренне верили – тот, кто не купается в эту ночь на рассвете, тот колдун! Вот вы купались?

Она рассмеялась. Встала, одёрнув сарафан.

– Пойдёмте!

И понеслась к реке. Ошеломлённо посмотрев на развивающуюся косу, я кинулся вслед за девушкой. Она подбежала к речке, сбросила шаль на траву, уронила туда же веер, завязала узлом волосы на затылке и, как была, в одежде, вошла в воду, руками раздвигая плавающие на поверхности венки с потухшими в них свечками.

– Ну что же вы? – обернулась она ко мне. – Идите же! – И снова рассмеялась, брызгаясь в мою сторону.