Миллениум. Тетралогия. (ЛП)

Микаэль увидел ее впервые с тех пор, как она, словно окровавленная и бездыханная кукла, лежала на кухонном диване в Госсеберге, и больше чем через полтора года после того, как они в последний раз встречались при нормальных обстоятельствах — если выражение «нормальные обстоятельства» вообще было применимо к Лисбет Саландер. На несколько секунд они встретились глазами. Она ненадолго задержала на нем взгляд, но не проявила никаких признаков узнавания, зато внимательно изучила яркие синяки, покрывавшие щеку и висок Микаэля и хирургический пластырь на его правой брови. На какую-то долю секунды Микаэлю показалось, что он видит в ее глазах намек на улыбку, но он не был уверен, привиделось ему это или нет. Потом судья Иверсен постучал по столу и начал судебное разбирательство.

Публика присутствовала в зале суда в общей сложности тридцать минут, в течение которых выслушала вступительную речь прокурора Экстрёма, перечислившего все пункты обвинения.

Все журналисты, за исключением Микаэля Блумквиста, усердно записывали, хотя уже заранее знали, в чем Экстрём собирается ее обвинить. Микаэль свой материал уже написал и пришел в суд только для того, чтобы обозначить свое присутствие и встретиться взглядом с Лисбет Саландер.

Вступительное слово Экстрёма заняло чуть более двадцати двух минут. Потом настала очередь Анники Джаннини. Ее речь заняла тридцать секунд. Говорила она четко и уверенно.

— Со стороны защиты мы отклоняем все пункты обвинения, кроме одного. Моя подзащитная признает свою ответственность за незаконное ношение оружия, а именно баллончика со слезоточивым газом. По всем остальным пунктам обвинения моя подзащитная отрицает свою ответственность или преступный умысел. Мы докажем, что утверждения прокурора ошибочны и что моя подзащитная стала жертвой грубых правонарушений. Я буду требовать признания моей подзащитной невиновной, отмены постановления о ее недееспособности и ее полного оправдания.

Репортеры зашелестели бумагами. Стратегия адвоката Джаннини наконец прояснилась и оказалась для репортеров полной неожиданностью. Они в основном предполагали, что Анника Джаннини сошлется на психическое заболевание обвиняемой и постарается таким образом снять с нее ответственность. Микаэль вдруг улыбнулся.

— Вот как, — сказал судья Иверсен, что-то записывая. Он посмотрел на Аннику Джаннини. — Вы закончили?

— Это все мое заявление.

— Хочет ли прокурор что-нибудь добавить? — спросил Иверсен.

Тут-то прокурор Экстрём и потребовал, чтобы дело слушалось за закрытыми дверьми. Он сослался на то, что речь идет о психическом состоянии и благополучии несчастного человека, а также о деталях, которые могут нанести урон безопасности государства.

— Я полагаю, вы намекаете на так называемую историю Залаченко, — сказал Иверсен.

— Совершенно верно. Александр Залаченко прибыл в Швецию как политический беженец, ищущий защиты от кошмарной диктатуры. Несмотря на то что господин Залаченко скончался, существуют некоторые моменты, связанные с его судьбой, которые по-прежнему носят секретный характер. Поэтому я настаиваю на том, чтобы судебное разбирательство проходило за закрытыми дверьми и чтобы на его особо деликатные фрагменты распространялось требование неразглашения служебной тайны.

— Я вас понимаю, — сказал Иверсен, нахмурив лоб.

— Кроме того, значительная часть разбирательства будет касаться опекунства над обвиняемой. Речь пойдет о вопросах, которые в обычной ситуации почти автоматически объявляются секретными, и я прошу о закрытом слушании из сострадания к обвиняемой.

— Как относится к такому требованию адвокат Джаннини?

— Что касается нас, то нам все равно.

Судья Иверсен немного подумал, посовещался с юридическим консультантом и затем, к досаде присутствовавших журналистов, объявил, что согласен с требованием прокурора. В результате Микаэль Блумквист в числе прочих покинул зал.

Драган Арманский дожидался Микаэля Блумквиста у подножия лестницы ратуши. Стояла страшная июльская жара, и Микаэль почувствовал, как под мышками стали немедленно расплываться два влажных пятна. Когда он вышел из ратуши, к нему присоединились два охранника; они кивнули Драгану Арманскому и занялись изучением окружающей обстановки.

— Очень непривычно разгуливать повсюду с телохранителями, — сказал Микаэль. — Сколько это будет стоить?

— Фирма берет расходы на себя, — ответил Арманский. — У меня есть личный интерес в том, чтобы ты остался в живых. Но мы в последние месяцы выложили pro bono

[63]

порядка двухсот пятидесяти тысяч крон.

Микаэль кивнул.

— Кофе? — предложил Микаэль, указывая на итальянское кафе на Бергсгатан.

Арманский не возражал и в кафе взял себе двойной эспрессо с чайной ложкой молока. Микаэль заказал себе кофе латте, а охранники сели за соседний столик и пили колу.

— Итак, закрытое слушание, — констатировал Арманский.

— Этого можно было ожидать. Ну и хорошо, так нам будет легче управлять информационным потоком.

— Да, в принципе, все равно, но прокурор Рихард Экстрём мне все меньше нравится.

Микаэль согласился. Они пили кофе, глядя на ратушу, где решалась судьба Лисбет Саландер.