Миллион открытых дверей

Я рассмеялся. Вот странно: сейчас мне самому казалось малопонятным то, что еще так недавно было так же естественно, как дыхание. Ощущение было незнакомое, но с другой стороны, я вообще чувствовал себя так, словно родился не далее как сегодня утром, решив остаться на Нансене и занять сторону моих каледонских друзей. Так что вряд ли мне суждено было умереть из-за еще одного нового ощущения.

Маргарет тоже выглядела смущенной. Может быть, действительно она собралась задать вопрос, который очень интересовал ее, а может быть, мой смех смутил ее.

— Нет-нет, ничего, — поспешил заверить девушку я. — Я засмеялся только потому, что до того, как я оказался здесь, я бы и не понял смысла этого вопроса. Дело в том, что я понятия не имею о том, что у donzelhas творится в голове. Я мог бы многое рассказать тебе о том, какое тело у Гарсенды Монверай, мог бы точно сказать, какого цвета у нее глаза, что она любит делать… для забавы. — Маргарет стояла пунцовая от смущения. Я подумал о том, что, наверное, еще ни разу не разговаривал с девственницей такого возраста. — Но мне нечего сказать о ее мыслях или чувствах.

Маргарет состроила гримасу и покачала головой, но ничего не сказала.

— Ты собиралась что-то сказать, — напомнил я. — И что бы ты ни сказала, ты меня не обидишь.

— О… я только хотела сказать, что, похоже, это самообман. Все мы способны любыми способами привлечь к себе внимание, но внимание со стороны того, кто даже не знает, что ты собой представляешь… — Она пожала плечами и развела руками. Улыбка у нее получилась усталая, вымученная. — Знаешь, не хотелось бы переходить на тон проповедника, но впечатление такое, словно все время все торгуются между собой.

— Может быть. И пожалуй, одни люди лучше приспосабливаются к чужим обычаям, чем другие. Здесь есть такие, кому будет не по себе в Новой Аквитании, а есть аквитанцы, которые без труда освоились бы здесь.

— Наверное, — улыбнулась Маргарет, и мне почти понравилась ее улыбка — она у нее была совершенно особенная. — Думаю, со временем стоимость путешествий с помощью спрингера понизится. Говорят, что это может произойти лет через десять — двадцать, и тогда любой сможет найти для себя планету по своему вкусу. Конечно, если ее к этому времени не успеют уничтожить те, кто нашел ее раньше.

Долгую-долгую минуту мы молча просидели рядом. Я пытался взглядом перекроить Маргарет, пытался придумать, как можно было бы ее, что ли, переаранжировать, чтобы она мне понравилась внешне, но понял, что ничего поделать нельзя.

Если бы рядом с Маргарет оказалась Валери, взгляд невольно потянулся бы к ней в поисках красоты и симметрии, а глядя на Маргарет, я невольно искал недостатки, и они затмевали все остальное.

Неловкость усиливалась, и уже надо было что-то предпринимать, чтобы как-то ее рассеять, и тут из мужской раздевалки вышел Брюс. Я сообщил ему о тонкостях размещения по комнатам. Похоже, новость его не слишком порадовала, но он молча кивнул, взял свою сумку и поднялся наверх.

Я еще не представлял, что скажу Аймерику, и только начал думать над этим, как он вдруг появился на лестнице и спустился ко мне. Я пожалел было о том, что придется вести неприятный разговор при Маргарет, но она вдруг как будто испарилась, и тут у меня возникла противоположная мысль: а не смогла ли бы она мне чем-нибудь помочь, если бы осталась. Верно она сказала насчет того, что всегда можно поторговаться.

Аймерик приветствовал меня суховатой усмешкой.

— Что, Биерис еще не спускалась? — осведомился он.

— Еще нет, — осторожно ответил я.

— Послушай, можно я переберусь к тебе? Тогда она пусть сама решает — позвать ли ей Брюса в гостевую комнату или превратить ее в женскую спальню. Пусть делает, как пожелает. Не хотелось бы вынуждать ее сообщать мне о своем выборе.

Находись мы в Нупето, я бы сказал, что у этого мужчины нет никакой гордости и что он под каблуком у donzelha. А тут я просто выпалил, не особо задумываясь:

— Que merce!

Аймерик изумленно посмотрел на меня.

— А ты на самом деле изменился.

— Да не очень. — И тут у меня вдруг мелькнула мысль, засевшая в голове с прошлой ночи. — Послушай, когда мы вернемся… не откажешься ли ты стать моим секундантом в поединке с Маркабру? Он написал мне невероятно оскорбительное письмо. Я, на его взгляд, просто-напросто погряз в каледонских делах. Ну, в общем, я подумал, что если мы успеем вернуться домой вовремя, то я могу потешить себя убийством принца-консорта.

— Договорились. Последние два письма, которые он прислал мне, тоже невыносимы. Вот только мне потеря дружеских отношений с ним ничем не грозит, поскольку по-настоящему близкими друзьями мы, по сути, никогда не были. И честно говоря, я никогда не понимал, что ты в нем находил.

Я пожал плечами.

— Долгое время он был моим companhon, нас многое связывало. Но до конца я его не знал. Очень многое выплыло из тех писем, которые я от него получил здесь. Вот почему мне бы и хотелось сразиться с ним.

— Что ж, можешь считать меня своим секундантом.