Миллион оттенков желтого

— Я не уверен. — Василий оглянулся, окинул взглядом кучу вещей на полу. — По-моему, даже прибавилось… Вот этих штанов совершенно не помню, и этой вазы, и этажерки…

— Ваза наша! — Я коршуном кинулась на упомянутый предмет, подняла и протерла синее с золотыми пуговками стекло рукавом. — Богемский хрусталь, «Версаль Топаз», дядя Борух за нее двадцать тысяч предлагал, а тетушка не отдала, хотя купила на Блошке за пять… Почему она здесь, в твоем хламовнике, Вася?

— Не помню. — Безалаберный художник пожал плечами. — Кажется, я что-то такое писал, натюрморт в классическом стиле… Ты посмотри, может, еще что-то ваше найдешь.

— Василий, я считаю, это — безобразие. — Ирка вывела руки из-за спины и уперла их в бока. — Сейчас у нас нет времени, но при случае, предупреждаю, проведу тут у тебя основательные раскопки.

— Буду только рад, дорогая Иринушка. — Кружкин поклонился.

Ирка фыркнула, развернулась и гордо выплыла за дверь.

— Вазу верну хозяйке, — сказала я и последовала за подругой.

Тетушка возвращению вазы обрадовалась, а вот Ирка отчего-то сделалась угрюма.

— Что не так? — спросила я ее шепотом, когда тетя Ида полезла в холодильник, вспомнив, что у нее там солянка и котлеты.

— Не сейчас, — так же шепотом ответила мне подруга.

Мы отказались от солянки, но съели по вкусной котлетке, выпили чаю с «Птичьим молоком» и откланялись, взяв с тети Иды слово, что на ночь она оставит под дверью не голосистую резиновую уткокабру, а уже доказавшего свою ценность как защитника когтистого кота.

Выходя из дома, на лестнице мы встретили Кружкина.

— Выношу мусор! — щелкнув каблуками, отчитался он.

— Хвалю, — коротко ответила Ирка и проводила художника странно мрачным взглядом.

— Что не так-то? — снова спросила я.

Подруга огорченно посмотрела на меня.

— А ты не заметила? Когда Василий снял перчатки, чтобы целовать мне руки…

— О, я в этот момент отвернулась, чтобы вас не смущать.

— Зря отвернулась. — Ирка расстроенно посопела. — Увидела бы, что у него левая рука расцарапана.

— Да ну? — Я резко остановилась.

— Ну да! И я теперь не могу не думать: не следы ли это когтей нашего Вольки?

— То есть не Кружкин ли лез в квартиру тети? Но зачем? Она его и так пускает, кормит, поит, дает реквизит для картин.

— Вот! Боюсь, что дело как раз в картинах. Вернее, в одной картине. Той, что пропала. — Ирка тяжко вздохнула. — Вдруг Вася подумал, что это я ее украла? Влез в квартиру тети Иды тайно поискать ее там, а бардак у себя учинил, чтобы отвести от себя подозрения?

— Так. Это серьезный вопрос, его нельзя обсуждать на бегу. — Я подвела подругу к лавочке в укромном уголке двора. — Присядем. Я уловила твою логику, но не понимаю, с чего бы Васе думать о тебе так плохо? Он же тебя обожает, ты его распрекрасная муза.

— Но я была против его поездки на миланскую выставку, ведь он давно обещал подарить этот портрет мне, я напоминала ему об этом не раз и не два! — Она опять вздохнула и честно уточнила: — И даже не пять. Раз десять как минимум. Василий мог подумать, что я устала ждать и сама забрала обещанную мне картину.

— Украла ее из Худмузы?

— Ну или мы с тобой вместе ее украли, — слабо улыбнулась подруга.

— Вот спасибо! — Такого я не ожидала.

Привыкла, что мы скорее сыщики, чем воры.

Вывод из сказанного можно было сделать только один:

— Надо поскорее вернуть Федоскиной ее украденного салопарда и взяться за поиски пропавшей картины Кружкина.

Столько дел, столько дел…

Глава 6

Хорошая штука — разнообразие. На сей раз меня разбудили не дикие крики, а негромкий веселый смех. Я нашла взглядом его источник и села в кровати. Источник помещался у окна, в которое и смотрел, прикрываясь шторой и ухмыляясь от уха до уха.

— Что там? — Я встала и прошлепала к окну. — Кстати, доброе утро.

— Действительно, доброе, — согласилась подруга и посторонилась, уступая мне свой наблюдательный пункт. — Только не высовывайся, так смотри. И подожди, я сейчас музыку включу.

— Музыку? — Ничего не понимая, я повертела головой.

Справа от нашего окна помещался балкон, не функциональный, как в новостройках, а декоративный: маленький, открытый, для использования непригодный. Максимум для чего подходящий — красиво покурить с видом на восход над крышами. Наверное, в лучшие свои годы хозяин квартиры выходил на балкончик с сигареткой в паузах между актами любви — декоративно-прикладное архитектурное недоразумение примыкало к спальне Федора Наумовича и Галины Андреевны.

Сейчас на балкончике стояла Федоскина, и вид у нее был нетипично взволнованный. Она недоверчиво и в то же время с надеждой смотрела вниз… Я перевела взгляд туда же.

На тротуаре под балконом помещалась бабка Родионовна. Она держала за подмышки черного кота, подняв его повыше, чтобы Федоскиной на балконе было лучше видно, и в целом это поразительно напоминало сцену из мультфильма «Король Лев», где старая мудрая обезьяна, стоя на скале, демонстрирует подданным новорожденного Симбу.