Миллион с Канатной

Обернувшись, он не поверил своим глазам. За ним бежала та самая девица, на которую он обратил внимание еще в редакции, Алена, кажется.

— Извини. Я не слышал, — машинально перейдя на «ты», сказал он.

— Все в порядке! Этот старый козел тебя расстроил? — Девица тяжело дышала от быстрого бега, и Володя просто не мог не обратить внимание на ее роскошную грудь.

— Расстроил, — улыбнулся он.

— Он всех расстраивает! Знаешь, как его у нас ненавидят? Называют вонючим боровом! — хохотнула девица. — А куда ты идешь?

— Не знаю. Мне некуда идти на самом деле, — покачал головой Сосновский.

— Так не бывает. — Девица с интересом уставилась на него.

— Бывает, к сожалению, — печально сказал он.

— А поехали к морю? На Фонтан? — вдруг предложила она, и Володя почувствовал, что у него теплеет на душе. И, улыбнувшись своей самой широкой улыбкой, ответил:

— Поехали!

Пролетку остановил кордон солдат, похожих на военный патруль. Случилось это после Седьмой станции Большого Фонтана, возле Военных казарм. Местность здесь была пустынная, только ближе к морю попадались редкие рыбачьи хижины да ветхие дачи. Поэтому солдаты, преградившие дорогу, стали для молодых людей неожиданностью.

— К казармам идут, — сказал старик-возница, ерзая на своем жестком сиденье.

— Почему такой патруль? — крикнула Алена ближайшему солдату, едва не схватив того за рукав. — Случилось что-то?

— Никак нет, мадемуазель, — услышав ее слова, к ним подошел какой-то совсем молоденький офицер младшего чина, что можно было разглядеть по его новеньким, блестящим погонам.

— У вас учения? — допытывалась Алена, и Володя подумал, что ее красота действительно магически действует на людей. Вот и офицер, не сводя с девушки восторженных глаз, забыв про свой патруль, готов был отвечать на ее вопросы.

— Никак нет. Показательная экзекуция, — офицер отвел глаза в сторону, — на плацу.

— Что это значит? — удивилась Алена.

— Парнишку одного пороть будут, — вдруг подал голос солдат, стоящий поблизости, — как и мы, доброволец он.

— Молчать! — рявкнул офицер, обернувшись.

— Вот сам и молчи! А я под такое не подписывался. И никто тоже... — сплюнув на землю, мрачно, со злобой произнес солдат.

— Что значит пороть? — побледнела Алена.

— А так и значит, шомполами, — ответил солдат. — За то, что булку в кондитерской украл. Жалованье нам три месяца не выдавали. А он сестренкам да братишке сладкое принести обещал, малые они у него. Мал мала меньше. Денег нету, и взять неоткуда. Вот булку с вареньем и украл. А кондитер этот... Хрен вонючий, шоб ему... военный патруль позвал! Шоб горела его эта кондитерская синим пламенем! А теперь за булку его на плац...

— Он нарушил воинскую дисциплину, — четко произнес офицер, — воровство в городе недопустимо. Позор на всю белую армию!

— А теперь за булку его запорют до смерти, — мрачно продолжал солдат, — шутка ли — сто шомполов. Никто не выживет. Убьют парнишку. А ему 19 годков всего.

— Простите, мадемуазель, — и, отдав резко ­команду, офицер погнал свой отряд прочь.

— Это не может быть правдой! — Алена была бледна как смерть. — Надо что-то делать!

— Та правда, — хрипло встрял возница, — весь город с утра только об этом и гутарит. Все от них разбежаться хотят, вот и поддерживают дисциплину за такой способ. Страху нагоняют. В городе до вечера волнения будут. А кондитерскую уже спалили. Час назад подожгли. Я сам видел.

— Надо остановить казнь! — Алена всплеснула руками, лицо ее было белым, без кровинки.

— Да как остановишь. Начали уже. Мне за час назад время племяш сказал, он у них за обслугу работает.

Ехать дальше перехотелось обоим. Алена, в волнении сжав руку Сосновского, так и не отпускала ее до самого города.

К вечеру в Одессе действительно начались волнения — когда стало известно, что несчастный солдат в самом начале экзекуции испустил дух. Толпа бунтующих разгромила полицейский участок, забросала камнями дымящиеся руины кондитерской.

Важной причиной недовольства, переросшего в уличные беспорядки, стала не только смерть несчастного солдата. Возмущение горожан вызывало постоянное давление со стороны новых властей на все мужское население в возрасте от 18 до 45 лет — их насильно заставляли записываться в добровольцы. Жалованье при этом не платилось, а добровольцев сразу же отправляли на фронт. Чтобы избежать казарменных бунтов, были ужесточены порядки, введены жестокие физические наказания, под которые и попал проступок солдата. Но это не помогло. Казнь стала последней каплей, и беспорядки, как пена, перелившаяся через край кипящего котла, выплеснулись на улицы.

Глава 9

Начало беспорядков в Одессе. В квартире Володи. «Казнен по приказу Михаила Японца». Кто называет себя Японцем?

Деревянная пристройка к дому превратилась в пылающий остов, над которым скрестились черные обугленные доски. Это было все, что осталось от кондитерской. От пожарища шел едкий запах гари.