Миллион с Канатной

— А я знаю? Знал бы, уши намотал бы за тот фасон! Был бы еще тот фраер! А раз вместо гембеля тут тухлый номер, значит, заместо горла рвать будем делать ноги. Поедешь за Запорожскую.

И Таня поехала. В первую очередь — чтоб успокоить Тучу. Во-вторую — саму себя.

Квартира на Запорожской оказалась тихой, теп­лой и уютной. Большая комната в каменном флигеле в глубине двора. Работающий камин. Мраморная ванна. Заметив удивление Тани, Туча пояснил, что в этой квартире тоже жил когда-то Японец. А он, как известно, любил роскошь. Поэтому все его тайные убежища были обставлены прекрасно. А, как Туча уже говорил, таких секретных квартир по городу у него было множество. И о них мало кто знал.

И вот в то хмурое зимнее утро, почти на рассвете, человек Тучи пришел на Запорожскую за Таней. Было что-то тревожно-грустное в этом сером рассветном начале дня, в этом воздухе, похожем на скисшее и разлитое молоко. Таня спешно одевалась, больше не чувствуя прежнего отвращения к криминальному миру. Судьба словно специально вела ее в эту сторону, и дороги этой было не избежать, с нее не уйти.

Туча ждал Таню за углом в большом черном автомобиле. В движениях его появилась солидность, свойственная его положению. И Таня была за него рада — Туча остался ее единственным настоящим другом, и она чувствовала, что так будет всегда.

— Куда мы едем? — с подозрением спросила Таня, поудобнее устраиваясь на кожаном сиденье авто­мобиля.

— До тюрьмы, — Туча тяжело вздохнул.

— А что там? — нахмурилась она. С тюрьмой у нее были связаны самые неприятные воспоминания.

— Ты должна видеть за то. Заставить в памяти. Шоб было. И не по дружбе. А за так, — прокомментировал Туча, старательно избегая смотреть Тане в глаза.

— Что я должна оставить в памяти? Ты можешь не говорить загадками? — рассердилась Таня.

— Увидишь, — Туча тяжело вздохнул.

Вскоре показались стены кладбища. Туча вылез из машины, повел Таню за собой. Издали она разглядела солдат. Было что-то страшное в этой процессии, в том, как неторопливо она шла. Таня вдруг поняла, что это расстрельная команда. Она слышала о расстрелах за стенами кладбища, о том, что заключенных бывшего Тюремного замка убивают именно там.

Кого-то солдаты повели на расстрел. Но почему Туча привез ее сюда, зачем? Тане стало жутко от одной только мысли о том, что кто-то сейчас доживает последние секунды своей жизни, так же, как она, видя серый, неопрятный рассвет. Во всем этом был даже не страх, а щемящее чувство тоски, которую Таня вдруг почувствовала с удивительной остротой — настолько, что у нее увлажнились глаза.

— Ты боишься смерти? — вдруг спросил Туча, и Таня растерялась, не зная, как ответить на этот вопрос. Но потом быстро собралась с мыслями.

— Нет, не боюсь, — уверенно сказала она и, подумав, добавила: — Там будут те, кто любил меня при жизни. Здесь никто меня так не любит. Так что я не боюсь.

— А я боюсь! До колик... — Голос Тучи дрогнул. — И он тоже боится... Хотя жизнь как фраер любил. Фраер. Сгорел, как спичка. А чего сгорел?

— Кто он? — Таня поняла, что Туча говорил о процессии.

— Посмотри, — отвернулся он от нее.

Таня встала на цыпочки, вытянула шею, вглядываясь вперед. Расстрельная команда была все ближе, и Таня вдруг смогла рассмотреть мужчину, который шел среди солдат. Ей в глаза бросился черный фрак, крахмальная манишка, гордый, орлиный профиль, который ничуть не портила темная кровавая корка, запекшаяся на губах.

— Одет, как на концерт, — с горечью и восхищением сказал Туча, умея совместить такие разные понятия в одном.

У Тани защемило в глазах, хотя человека, которого вели на смерть, она не любила, даже презирала, в свое время была готова уничтожить. Но теперь вдруг почувствовала горечь, и никак не могла ее объяснить.

В окружении солдат шел актер Петр Инсаров — именно его вели на расстрел. Гордый и прекрасный, словно парящий над всем миром в волнах таинственной, волшебной кинопленки, он умирал так же красиво, как жил.

— Я подумал, ты захочешь смотреть, — заявил Туча, увидев, что Таня узнала актера, — целая эпоха, как ни крути, в жизни. Надо запомнить.

— Почему он? За что? — вырвалось у Тани.

— Ты ж знала вроде. Большевистский шпион. Он на красных долго был. Его и выследили. И теперь вот всё.

— Я помню, — Таня проглотила горький ком в горле, — он так верил в большевиков.

— Того француза, с которым он ходил, еще раньше стрельнули.

— Жорж де Лафар, — вспомнила Таня.

— Точно! Говорят, беляки кинофабрики постреляли. Теперь вот его очередь пришла. Долго его мурыжили в Тюремном замке. Все били, допрашивали. А теперь — вот так. Последняя роль.

Последняя роль... Эти слова с горечью отозвались в сердце Тани. Да ведь для каждого жизнь уже заготовила свою последнюю роль. Интересно, какая будет у нее? Таня вдруг подумала, что хотела бы умереть красиво и гордо, так, как умирал сейчас этот красавец-актер, по которому сохли тысячи женщин и который жил так же ярко и таинственно, как играл свои роли на экране.