Миллионеры в минусе, или как пустить состояние на ветер

И хотя с той поры Комиссия по ценным бумагам и биржам и ввела всевозможные ограничения на игру на понижение, к этому времени Ливермор был уже настолько могущественным «медведем», что порой достаточно было только пройти слухам, что он продает какие-то акции, как цены на них действительно начинали скатываться вниз.

К 1925 году поговаривали, что он «стоит» двадцать пять миллионов долларов. Разумеется, к этому прилагалось все, что должен иметь состоятельный человек: великолепная квартира (в доме 817 на Пятой авеню) с окнами на Центральный парк, собственный вагон для путешествий по железной дороге, виллы в Европе, поместье на северном побережье Лонг-Айленда и даже роскошь, почти неслыханная для тех лет — собственный самолет.

Естественно, богатство, которое он и не думал скрывать, превращало его в постоянную мишень для прессы. Газеты шпыняли его на каждом шагу за приверженность к игре на понижение и за неуклонное стремление продавать вопреки рыночным тенденциям. Но именно на этом пути ему почти всегда сопутствовала удача, что вкупе с шикарным образом жизни порождало постоянную зависть. Его нельзя было назвать чересчур щепетильным в отношении женщин. Одно дело — содержать любовниц на своих виллах, разбросанных по всему свету, но трезвонить на весь мир о своих любовных успехах и сексуальных достижениях — это уже совсем другое. Его излюбленным вечерним развлечением было раскатывать по Нью-Йорку в своем желтом «роллс-ройсе» и «снимать» девочек. Этот парень с тягучим бостонским акцентом, оскорблявший английский язык бесконечными «dems» и «dees», мог цитировать Библию (результат строгого новоанглийского кальвинистского воспитания) и тут же, через запятую, рассказывать о подробностях своих ночных приключений. Впрочем, что касается бизнеса, то здесь он был гораздо менее откровенен.

Его офис располагался на одиннадцатом этаже «Хекшер билдинг» на Пятой авеню, причем швейцару у входа платили за то, чтобы он на все вопросы отвечал, что никогда не слышал о человеке по имени Ливермор. Если же посетитель заявлял, что его ждут, швейцар должен был найти его фамилию в списке назначенных посетителей. Следующую проверку осуществлял телохранитель перед входной дверью в офис. За этой дверью почти полсотни человек суетились вокруг десятков телефонов, телеграфных и телетайпных аппаратов. Кроме того, на большом табло непрерывно демонстрировались самые свежие котировки акций. Это был оборудованный по последнему слову техники командный пункт экспертов и аналитиков, помогавших Ливермору быстро понять и оценить тенденции рынка. Сюда же поступали данные от секретныхплатных осведомителей, разбросанных по всей Уоллстрит.

В двадцатых годах Ливермор наращивал свое состояние, совершая короткие «медвежьи» набеги на биржу. Но когда накатил 1929 год и место в Белом доме занял Герберт Гувер, Ливермор понял, что нестабильность экономики создала на фондовой бирже такую ситуацию, о которой раньше и мечтать не приходилось. Как-то мартовским утром он начал продавать акции промышленных компаний, затем переключился на железные дороги, а когда по бирже пронесся слух, что он вышел на тропу войны, взялся за нефтяные компании. На следующий день, когда цены пошли вниз, он выкупил обратно все, что продал, и за три часа стал богаче на двести тысяч долларов.

Летом и особенно в начале осени 1929 года американская экономика была на подъеме. Все вокруг говорили, что настали хорошие времена. Деньги на Уолл-стрит стекались не только из Европы (впрочем, английские деньги не могли достаточно быстро обращаться в американские акции, поскольку британские инвесторы безуспешно пытались бороться с лейбористским правительством), но и из всех уголков Соединенных Штатов. Казалось; вся страна ринулась на фондовую биржу. Вступительный взнос сравнялся с ценой газеты. Гигантская армия мелких спекулянтов сняла со счетов банков свои сбережения в несколько сотен долларов, чтобы играть на бирже.

Но Ливермор старался трезво смотреть на эту всеобщую эйфорию. Тщательнейшим образом изучив финансовую прессу и сопоставив эту информацию с полученной через свои разведканалы, он пришел к выводу, что американская промышленность и американские банки стоят на пороге катастрофы. Экономика попросту не может постоянно перегреваться — рано или поздно пар должен выйти наружу.

А это, по его предположению, могло означать начало грандиознейшей игры на понижение, которую когда-либо видел свет.