— Что там такое? — спросил Дарт, заметив, что я задержался у окна. Я не двинулся, и он подошел и встал рядом со мной, чтобы понять, что такое я там увидел.
Он подошел и тоже увидел. Перевел взгляд на меня, пытаясь прочитать мои мысли.
— Вот дерьмо, — заключил он.
Слово очень подходило к помещению, в котором мы находились, по его функциональной предназначенности. Я промолчал, потом повернулся и пошел тем же путем, каким пришли сюда.
— Как вы узнали? — спросил Дарт, стараясь не отстать от меня.
— Догадался.
— Ну, и что теперь?
— Поехали к тете Марджори.
— Я хочу сказать… что теперь со мной?
— Да ничего, — сказал я. — Это не мое дело.
— Но…
— Вы находились в своей ванной и занимались своим любимым делом, ухаживали за волосами, — проговорил я. — И в окно увидели, кто взял вашу машину утром пасхальной пятницы. Никто не собирается подвергать вас пыткам, чтобы выведать, кого вы видели. Просто прикиньтесь, будто ничего не видели, как вы и делали до этого времени.
— А вы знаете… кто?
Я улыбнулся одними губами:
— Поехали к Марджори.
— Ли.
— Поехали и слушайте внимательно.
Дарт довез нас до дома Марджори, который оказался таким же породистым и ухоженным, как его хозяйка. Он высился квадратной массой на безукоризненно обработанной площадке зелени в конце поместья Стрэттон. Отражавшиеся от окон второго этажа солнечные лучи яркими бликами мелькали среди листвы круговой подъездной аллеи, начинавшейся у увенчанных каменными урнами ворот.
Дарт остановился у парадного подъезда и, как обычно, не вынул ключ зажигания.
— Вы когда-нибудь закрываете машину? — поинтересовался я.
— С какой стати? Я не против получить повод купить новую машину.
— Так почему вам ее не купить, не дожидаясь повода?
— Как-нибудь так и сделаю.
— Как ваш дед.
— Что? А, да. Наверное, я немного похож на него.
Парадную дверь нам открыл слуга («Она вся живет в прошлом», — пробормотал Дарт), который любезно проводил нас через холл в гостиную. Как и следовало ожидать, все здесь было отмечено вкусом и влиянием остановившегося времени, мягкие краски в приглушенных тонах, зеленые, золотые. В оконных проемах все еще оставались старые ставни, но тут же висели самые модные, до пола, занавески.
Марджори сидела в широком кресле, поставленном так, чтобы была видна вся комната, она всегда оставалась самой собой, человеком, контролирующим обстановку. Она была, как почти всегда, одета в темно-синее платье с белым воротничком и выглядела куколкой и щеголихой, которой в рот пальца не клади.
— Садитесь, — приказала она нам, и мы с Дартом примостились рядом с ней, я — на маленькой софе, Дарт — на изящном витом стульчике — вероятно, творении Хеппельуейта.
— У вас есть что сообщить мне, — начала она. — Вы так сказали, Ли.
— Да-да, — несколько растерялся я. — Значит, так, вы просили меня выяснить две вещи.
— И что касается денежных дел Кита, то у вас ничего не получилось, — решительно кивнула она. — Вы мне об этом уже говорили.
— Да… Но… вот относительно другого вашего поручения…
— Продолжайте, — проговорила она, когда я остановился. — Я очень хорошо помню. Я попросила вас выяснить, каким образом этот прохвост архитектор давил на Конрада, чтобы получить заказ на новые трибуны.
Дарт от удивления не находил слов.
— Поручения? — только и смог спросить он.
— Да, да, — нетерпеливо перебила его тетушка. — Мы с Ли заключили соглашение. Скрепили его рукопожатием. Так ведь? — Она обернулась ко мне. — Соглашение, которое вы не захотели разрывать.
— Совершенно верно, — согласился я.
— Тетя Марджори! — совсем смешался Дарт. — Значит, Ли работал для вас?
— А что в этом плохого? Это же в интересах семьи в конечном итоге. Как можно что-то делать, если тебе не известны факты?
«Вот у кого могли бы поучиться мировые политики, — подумал я с восхищением. — Светлейший из умов под волной седых волос».
— Между делом, — сказал я, — я узнал о Форсайте и косилках для газонов.
У Дарта отвис подбородок. У Марджори округлились глаза.
— А еще, — продолжил я, — я узнал о некоторых приключениях, пережитых Ханной, и известных последствиях этих делишек.
— О чем это вы говорите? — удивился Дарт. Марджори просветила его:
— Ханна загуляла с цыганом и забеременела, как последняя дурочка. Кит набросился на цыгана, который, конечно, потребовал денег. Мой брат откупился от него.
— Ты хочешь сказать… — начал соображать Дарт, — что Джек… что отцом Джека был цыган!
— Что-то в этом роде. Даже не румын. Так, рвань подзаборная, — сказала Марджори.
— О Боже, — поразился Дарт.
— И прошу больше этого не повторять нигде и никому, — твердо приказала Марджори. — Ханна говорит Джеку, что его отец иностранный аристократ, которого погубит скандал.
— Да, — чуть слышно проговорил Дарт. — Джек сам сказал мне это.
— И пусть верит в это. Надеюсь, Ли, — повернулась она ко мне, — что это все.
На столике подле ее кресла зазвонил телефон. Она сняла трубку.
— Да… когда? Дарт здесь. И Ли тоже. Да. — Она повесила трубку и сказала Дарту: — Это твой отец. Сказал, что едет сюда. Похоже, он вне себя. Что ты такое натворил?
— Кит с ним? — я вздрогнул, и это не прошло незамеченным Марджори.