Миллионы Стрэттон-парка

— А вы, тоже мне, наблюдатель хренов, — не сдержался я. — Куда же вы смотрели?

— Да уж так получилось, извините.

— Вы спали, что ли?

— Нет… нет… читал.

Меня осенило:

— Этот дурацкий журнал о лысых?

— Ну… я… — он жалостливо улыбнулся, признавая, что виноват.

С этим ничего нельзя было поделать. Сигнал клаксона позволил бы мне успеть перебежать из конрадовского святилища в ванную около задней двери. То, что меня застали у тайника, было не только неприятно, если не сказать, чертовски неприятно, но еще могло натолкнуть Конрада на мысль проверить содержимое его коробок. О последствиях этого лучше было даже не думать.

— Вы так долго не выходили, — пожаловался Дарт. — Что вас задержало?

— Я хотел внимательно изучить чертежи.

— И еще, они приехали в машине Кита, — вспомнил Дарт извиняющее обстоятельство. — А я ждал отцовскую машину.

— Да уж, наблюдатель, ничего не скажешь.

— У вас был такой виноватый вид, — Дарт старался переложить вину на меня.

— Да, я чувствовал себя виноватым.

— Это надо же, Кит подумал, что вы можете что-то украсть… — Он помолчал. — Когда вы сняли рубашку… ну, я знал, что на вас свалились куски трибун, но такие шрамы, такие синяки… Наверное, очень больно.

— Все прошло, — вздохнул я. В тот момент я совсем позабыл, что он стоял за моей спиной. — Трудно ходить было из-за порезов на ногах, но теперь уже лучше.

— Кит чуть было не умер от шока, когда вы выхватили у него палку.

«Теперь он будет осторожней, — подумал я с сожалением, — для меня это вряд ли может обернуться преимуществом».

— Куда едем? — спросил Дарт. Он машинально повернул в сторону ипподрома, когда мы выехали из ворот усадьбы. — Обратно, к Гарднерам?

Я пытался собраться с мыслями:

— Вы не знаете, Ребекка сегодня выступает?

Он ответил несколько озадаченно:

— Нет, не думаю. Она, конечно, была на встрече.

— Мне нужно поговорить с Марджори, — сказал я. — И съездить в Стрэттон-Хейз.

— Что-то не могу вас понять.

— Ладно, но отвезете меня туда?

Он рассмеялся:

— Я, значит, теперь за шофера у вас?

— Из вас выйдет шофер намного лучший, чем наблюдатель.

— Большое спасибо.

— Или одолжите мне машину.

— Нет, — промолвил он, — я отвезу вас. С вами никогда не соскучишься.

— Тогда сначала к Гарднерам.

— Есть, сэр.

Миссис Гарднер встретила меня у себя на кухне с деланным испугом, сказав, что я одолжил ей пятерых поваров на слишком короткое время, часа совсем недостаточно. Я предложил ей пользоваться их услугами еще несколько часов. Она сказала, что предложение принимается.

— Скажите мне, если я злоупотребляю вашей добротой и подбрасываю их очень надолго, — предупредил я ее.

— Не говорите глупостей. Я их люблю. И, кроме того, Роджер говорит, что, если бы не вы, ему бы не видать работы, как своих ушей, — и что бы мы тогда делали.

— Он так думает?

— Не думает, а знает.

Чувствуя себя благодарным и несколько успокоенным, я оставил Дарта в кухне, пошел к автобусу и там, оставшись в одиночестве, вставил украденную кассету в магнитофон.

Она оказалась записью телефонного разговора, сделанной дьявольски простым способом, к которому теперь прибегают, шпионя за кем-нибудь с помощью сканера, расположенного вблизи передающего или принимающего телефонного устройства.

Я всегда испытывал опасения в отношении того, что ставшие достоянием гласности подслушанные разговоры носят случайный характер — неужели кто-то день за днем слушает, что творится в личной жизни других людей, и записывает все это на магнитную ленту, надеясь, что когда-нибудь попадется что-нибудь, представляющее рыночный интерес? А ведь кто-то действительно слушал.

Один голос на пленке с известным допущением можно было определить как голос Ребекки, ее сообщник говорил с юго-восточным акцентом, не кокни, нет, он проглатывал все согласные, типа «д», «т» или «с», которые стояли в середине слов. Стрэттон выходило как «Стрэ'он», а Ребекка как «Ребе'а».

«— Ребе'а Стрэ'он? — произнес мужской голос.

— Да.

— Что у вас, дорогуша, есть для меня?

— Сколько платите?

— Как обычно.

Потом короткая пауза, и она тихо говорит:

— Я скачу на Соупстоне в пятом заезде, шансов никаких, лошадь не готова. Ставьте все, что можете, на Кэтч-эз-Кэтч, он из кожи лезет, и на него ставят, кто понимает.

— Это все?

— Да.

— Спасибо, дорогуша.

— Увидимся на скачках.

— Там же, — подтвердил мужчина, — перед первым».

Запись щелкнула и замолчала. Я мрачно извлек кассету, потом вытащил на свет Божий фотографию и пакет с опасной информацией.

Из конверта я вынул другой, потолще, и вскрыл его ножиком. Там лежал еще один конверт, на этот раз белый, и еще одно коротенькое письмо от Уильяма Стрэттона, третьего барона, его сыну Конраду, четвертому.

Там было написано:

«Конрад!

Моему горю нет границ. Всегда помни, что Кит имеет обыкновение обманывать. Я в отчаянии. Я стремился все разузнать и теперь не знаю, что делать с полученными сведениями. Решить должен ты. Но будь осторожен.

С.»