Миллионы Стрэттон-парка

У меня в руках была фотография Ребекки, черно-белая, на глянцевой бумаге, отнюдь не портрет, просто снимок ее в обычной одежде, а не в жокейской форме, с протянутой рукой, в которую вкладывал нечто, похожее на пачку денег, человек, стоявший спиной к камере и одетый в мягкую фетровую шляпу, из-под которой выбивались длинные кудрявые волосы, и пиджак из несомненно клетчатой материи. Задний план составляли смутные очертания строения, в котором нетрудно было узнать ипподром.

Я перевернул фотографию: никаких надписей, никаких указаний на происхождение снимка, ничего.

В той же коробке, где лежал снимок, я нашел магнитофонную кассету. Кроме этих двух вещей, в коробке не было ничего.

Кассета выглядела очень обычно, и также ничего не говорило о том, что на ней записано.

Не веря в собственную интуицию, я почувствовал, как меня охватывает необыкновенное волнение от того, что снимок и кассета оказались вместе и отдельно от всего остального. Я вынул их из коробки и положил на стол Конрада, решив потом поискать в кабинете магнитофон, и снова вернулся в стенной шкаф, не оставляя надежды найти конверт, которого там, возможно, и не было.

Пожелтевший список борзых. Многолетней давности странички финансового отчета. Коробки с табелями успеваемости Дарта. Исходя из известного всем ворам правила, что ценные вещи прячут на дне ящиков и поэтому быстрее всего их можно найти, вывалив содержимое ящиков на пол, я начал не то чтобы выбрасывать содержимое коробок, а переворачивать его так, чтобы заглянуть, что там внизу, и, действуя именно таким образом, я наконец наткнулся на простой светло-коричневый конверт с написанным на нем единственным словом «Конрад».

Я вынул его из-под стопки старых-престарых конвертов с давно утратившими ценность страховками. Конверт с надписью «Конрад» был взрезан. Я заглянул внутрь без всякого интереса, давно уже примирившись с мыслью, что просто хватаюсь за соломинки, что все, что имеет для меня какое-то значение, спрятано где-то еще. Вздохнув, я вытащил один-единственный листочек бумаги с короткой надписью от руки. Вот что там было написано:

«Конрад!

Это тот конверт, о котором я тебе говорил. Обращайся с ним осторожно.

Его содержание очень опасное, о нем не должен знать никто.

С.»

Я посмотрел, что еще там в конверте. Внутри лежал другой конверт, поменьше размером и не открытый, значительно толще, в нем находилось больше чем один или два листка. Либо это то, что я искал, либо нет.

И в том, и в другом случае я все равно должен был захватить конверт с собой и, чтобы скрыть свою кражу даже от Дарта, спрятал большой конверт с запиской и неоткрытым конвертом у себя под одеждой, а точнее, в трусах, засунув его под резинку на животе.

Обведя взглядом полки в стенном шкафу и убедившись, что все коробки закрыты и незаметно, что их открывали, я подошел к столу Конрада сложить планы в папку и поставить ее на место.

Фотография Ребекки и кассета лежали на папке с планами. Ухмыльнувшись, я расстегнул «молнию» на брюках и засунул снимок изображением к животу, и глянцевитая поверхность сразу же прилипла к коже, коричневый конверт прикрывал ее сверху, и они вместе плотно прилегали к телу и, поскольку по формату были большими, не могли соскользнуть по штанине.

И в этот момент я услышал голоса в холле, близко, еще ближе.

— Но, отец, — донесся до меня громкий отчаянный голос Дарта. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной и посмотрел на загородку у пяти акров леса…

— Только не сейчас, Дарт, — произнес голос Конрада. — И почему ты не пришел на нашу встречу?

Вот черт побери, подумал я. Схватив кассету, я засунул ее в карман брюк, затем склонился над планами новых трибун, сделав вид, будто ничто другое в мире не интересует меня так, как этот проект.

Конрад распахнул дверь комнаты, и приветливое выражение на его лице быстро сменилось изумлением, потом гневом, как и следовало ожидать от любого человека, увидевшего, как в его святая святых вторгся незваный гость.

И что еще хуже, следом за ним в комнату вошел Кит.

Конрад взглянул на открытый стенной шкаф с горевшим внутри него светом, потом посмотрел на меня, стоявшего у письменного стола. Его бычья шея стала наливаться кровью, кустистые брови сдвинулись, рот неумолимо сжался.

— Как это понимать? — прогрохотал он хриплым разъяренным голосом.

— Простите, — неловко стал оправдываться я. Я сложил планы по сгибу и засунул в папку. — Мне нечем оправдаться. Могу только принести извинения. Я очень, очень извиняюсь.

— Этого мало! — он был искренне рассержен, что совершенно не вязалось с его обычным настроением и натурой, для которой, в отличие от Кита, было совсем не типично выходить из себя. — Шкаф был заперт. Я всегда запираю его. Как вы открыли его?

Я ничего не ответил. Подточенный ключ все еще торчал в замке. Я был ужасно смущен, и он, несомненно, видел это.

В припадке ярости он схватил мою палку, лежавшую на столе, и занес над головой, как бы собираясь ударить меня.