Милорд

— Я вернусь домой, — сказал он, перебрасывая ее прядь так, чтобы закрыть заколку. — Заберу аттестат и уеду. Поступлю в медицинский колледж, помирюсь с Мартином. Уеду к морю, как он хотел, и Риша будет по вечерам выступать в местом театре — в темном зале, где ряды сидений начинаются почти у самой сцены.

— Кто такой Мартин, котеночек?

— Мой друг. Я ему очень, очень много должен. И сегодня задолжаю еще больше.

— Я тоже поеду в город у моря, в город, стоящий на заливе! Холодный город, дождливый город, где много театров и в одном из них обязательно найдется место для меня! — Мари улыбалась, натягивая перчатки, и казалось, смотрит не в зеркало, а в окно, где зажигаются огни города, о котором она говорила. — Там никто не будет меня знать, а значит, у меня там не будет никаких… грехов. Я буду лучше, чем сейчас, буду… совсем другим человеком, никто не узнает про «Дожди», никто… и может, там я буду жить вечно!

— Я буду совсем другим человеком, — глухо повторил Виктор, проверяя, держится ли заколка. — В каком-то другом городе, в другое время и с другими людьми. Никто не узнает меня, никто не будет знать про «Дожди» и Офелию в белом венке. Мы будем другими людьми, когда…

— Когда мы наконец-то умрем.

Мари обернулась. И почему ему казалось, что у нее мутные глаза? Откуда взялась глупая мысль, что она боится?

Белые цветы терялись в светлых волосах, словно требуя другого, более яркого цвета. Она улыбалась, но по щекам ее текли слезы, черные, перемешанные с подводкой и тушью, завершая грим Офелии. Настоящей Офелии, которой нет нужды рисовать слезы и играть жертву на сцене.

— Только… не делай мне больно, хорошо?

Виктор кивнул и заколол над ее лбом белоснежный георгин.

Действие 17 Неправильная деталь

Что скажет совесть,
Злой призрак да моем пути?

Чемберлен. Фаронида

Вцепившись в борта ванны, Виктор впервые подумал, что разделяет погибшую любовь Мартина к морю. При мысли о живой ледяной воде, повсюду, от берега до горизонта, в мыслях, в глазах и в легких, он испытывал чувство, похожее на голод. Вода. Много, много воды, гораздо больше, чем в этой несчастной ванне, где она, казалось, нагревается за несколько минут. И никак не приносит облегчения.

И Мартин ничем не поможет — перед тем, как запереться в ванной, Виктор залпом выпил стакан коньяка.

Когда он проснулся, Леры рядом не было. Он вышел в коридор и несколько секунд слушал, как она переговаривается с Никой на кухне и звенит посудой. Но мирные, домашние звуки не прогнали подступающую тревогу.

Он глотал ледяную воду, пытаясь залить образы, зажигающиеся искрами в темноте — жгущими, яркими.

Дмитрий лежит на спине посреди комнаты своего безупречно-белого дома. По светлому ламинату расползается черная лужа — огромная, смолянистая, в круглых разводах света белой лампы на потолке. В крови его растрепанные черные волосы и серый кашемировый свитер, который он носил даже в жару. Безупречный интерьер, безупречный свитер, безупречные руки — все обезображено черными и красными пятнами. Только его лицо, некрасивое, со слишком большим ртом и глазами навыкате, кровь украшает.

Кто это сделал? Клиент, вроде того истеричного мальчика, что хватал Леру за ремешок сумки? Один из невротичных любовников, болезненно-ревнивых, с расшатанным наркотиками сознанием? Дмитрию нравились только такие.

Виктор рывком сел, вливая в обожженные легкие короткий вдох.

Лера сказала про венок. Уродливая, выбивающаяся деталь. Венок на мертвой женщине в серой воде — красивый, поэтичный акцент. На мертвом наркомане, по-мясницки зарезанном в собственном доме он выглядел глупо, неп-ра-виль-но и отвратительно дисгармонично.

Дмитрия убили почти сразу после того, как он пришел к Лере с угрозами. Мартин сказал, что Лера умная и злая, не сделает глупостей.

Виктор догадывался, нет, он почти точно знал, кто убил Дмитрия. Кто испачкал кровью ламинат, свитер и руки — свои и его. Кто похитил его младшую сестру. И эта догадка, уродливая и дисгармоничная, родилась на рассвете и теперь не давала ему выйти на кухню, выкурить три сигареты, которые оставила на салфетке Лера и выпить чашку кофе, который она сварила. Неп-ра-виль-ная догадка, отвратительная, глупая.

Утопить ее, утопиться вместе с ней, пока Мартин не видит. И все будут счастливы.

Новый образ — Ника лежит на сером пушистом ковре и ее мокрые волосы на светлом ворсе кажутся струйками темной воды.

«Я помогу тебе», — говорит она, не оборачиваясь.

«Ты поможешь ему, — через силу произносит Виктор. — Ему, не мне. Дара бы ни за что не стала…»

«Но Дары больше нет. И мы оба знаем, что это нужно тебе, не так ли? Если все так, как ты говоришь — думаешь, ему нужна будет такая жизнь?»

«Он ее сделает такой, какой захочет».

Сначала растягиваются ее губы — серые, перепачканные красным. Собираются веером морщинки в уголках глаз, обнажаются по-крысиному тонкие белые зубы. И только потом улыбаются глаза.

Она переворачивается на живот и, оскалившись, глядя ему прямо в глаза, произносит, точно угадав нужную интонацию: