Милорд

«Ты ошибаешься Мартин. Очень сильно ошибаешься. Потому что для того, чтобы игра состоялась мне нужна была такая любовь, которую ничем не заменишь. И прежде, чем выпустить тебя — ты ведь не думал, что это случайность? — я убедился, что Ника полностью соответствует всем моим требованиям».

— Вот как, — процедил Мартин, чувствуя, как к его горлу подкатывает желчь.

«Именно. Ты видел ту сцену — она любит Милорда и не сбежит, потому что я обещал ей, что за каждый ее побег будет расплачиваться он».

— Ты подонок и шантажист. Зачем?

«Считай, что мне так хочется. Хотя у меня есть более благородные причины, Мартин. В твоем стиле. Так вот, второе условие. Чтобы я ни делал, если видишь, что я контролирую себя, ты не должен мне мешать».

— И что меня остановит?

«То же, что останавливает Нику от побега», — ядовито усмехнулся он.

— Ты не станешь делать ей больно.

«Ты уверен?»

Мартин молчал. Он чувствовал, что Виктор блефует. Но не был уверен, что он не пересилит себя, если придется.

— Итак, хорошо. Я не убиваю себя и нас обоих. Не мешаю тебе заниматься тем, чем ты занимаешься, если вижу, что ты отдаешь себе отчет в своих действиях. Что еще?

«Ты должен проводить время с Никой. Не спать с ней, хотя если хочешь — можешь и так. Я хочу, чтобы ты лучше ее узнал. Потому что, прости меня, Мартин, но от нее ты избавишься не скоро. Хотя после того, как ты выполнишь последнее условие, будешь волен делать все, что тебе заблагорассудится».

— И какое же последнее условие? — тихо спросил Мартин.

Мир опрокинулся. Виктор вернул себе сознание и остановился посреди улицы. Сделал глубокий вдох.

— Убей меня, — сказал Виктор, доставая наушник.

Действие 5 Женщина, которая рассказывает истории

Мне только бы дождаться урожая,
Взращенного терпением и болью.

(Ф. Г. Лорка)

Виктор не сказал Мартину ни слова до возвращения домой.

Как только прозвучало последнее условие, он почувствовал, как что-то словно погасло в сознании Виктора, утопленное желчной тоской. А потом в этой тоске стало все отчетливее проявляться то, что заставляло Виктора молчать и торопиться уйти с улицы.

Он достал из кармана брюк небольшой серебристый плеер, из другого — наушники. Надел их, нажал на кнопку и все уличные звуки утонули в ударившей мелодии. Мартин узнал ее по первым нотам: «Граф Люксембург» Франца Легара. Когда-то всю оперетту они втроем с Ришей слушали в полутемном актовом зале с диска Мари. Но Виктор не собирался наслаждаться музыкой или предаваться приятным воспоминаниям. Он старался сохранить над собой контроль, и пока ему это удавалось.

Что-то потаенное, черное и злое царапало разум изнутри, будто крыса, попавшая в ловушку. Еще не осознавшая, что вырваться будет тяжело. Но момент, когда крыса осознает, приближался.

Мартин прикрыл глаза. Виктор дворами возвращался к дому, стараясь не смотреть на прохожих и считать такты мелодии. Мартин прислушивался к его чувствам, ловя каждый оттенок надвигающегося безумия.

Безумие полнила чернота. Топящая разум мазутная ледяная дрянь, которая забирала у мира краски и заставляла сердце биться медленнее. Постепенно исчезали запахи и звуки, музыка становилась все глуше и будто удалялась.

В безумии рождались знакомые красные сполохи. Цвет платка Виконта, тревожных цветов на лесной поляне, пульсирующих, светящихся артерий, пронизавших темноту, и крови, растекающейся в серой речной воде.

И белый цвет. Ужасающе чистый цвет, в котором нет ничего. Нет оттенков, чувств и очертаний, только белый цвет январской пурги. «Ничего не болит», — говорил ему Вик когда-то.

Теперь болит. Только не у него.

«Что же ты с собой сделал? Куда себя загнал?» — подумал Мартин, протягивая руку из проема и чувствуя, как кончики пальцев обнимает сгущающийся воздух.

Он ничем не мог помочь. Не мог, как раньше, успокоить и заставить верить в то, что все будет хорошо.

«Должен быть способ исправить… есть ли хоть один способ кроме петли, от которой он так меня отговаривает?» — Мартин устало опустил руку. Машинально достал платок и начал ее вытирать. Поймав себя на этом жесте, с раздражением сунул платок в карман. Почему-то стало противно, будто поймал себя на лицемерии.

А цвета между тем набирали насыщенность и все отчетливее чувствовалось, что срыв вот-вот произойдет.

Виктор трижды уронил ключи, пока пытался открыть дверь. У него тряслись руки, и он никак не мог попасть в замок.

Зайдя домой, он, едва разувшись, направился в ванную и заперся изнутри. Только тогда он вытащил наушники и поднял взгляд от пола. В темноте ему не нужно было избегать чьих-то взглядов. «Крысу» тревожили люди.

— Ты сейчас сам все увидишь. Это происходит все чаще… Помни — не вмешивайся, — торопливо сказал он, включая кран с холодной водой и затыкая слив. Действовал он автоматически, наощупь. Открыл шкафчик под раковиной и достал наручники. Пристегнул себя за руку к ручке на борту ванны.

— Специально такую выбирал. Устойчивые, рассчитаны на взрослого тонущего человека в панике… то, что нужно, — усмехнулся он.