Милорд

«Да, я… себя не контролирую. Иногда. Это похоже на приступы, на провалы в памяти, словно… словно есть еще один, третий, тот самый Виконт в красном платке, который постоянно жаждет чужой боли. Но это, конечно не так. Я знаю разницу между тем, что чувствую, когда ты занимаешь мое место и тем, когда… это я. Я — Виконт, Мартин, я сам себе Эдвард Хайд».

— Давно это началось?

«С Дарой. Приехав сюда, я, как и говорил тебе, вел себя как сорвавшийся с цепи пес. Щелкал зубами, рычал, напился в первый же вечер, вцепился в Леру и рассказывал ей про Ришу, и говорил, что я Бог, а потом обнял ее колени и рыдал. В общем, сцена была отвратительная, но моя милая сестра привыкла к отвратительным сценам», — усмехнулся он.

Мартин прикрыл глаза, позволив себе увидеть Виктора. Он сидел, скрестив ноги, посреди комнаты, и смотрел в окно. Стены комнаты были покрыты трещинами и черными пятнами, а в углах скопилась плесень. Одна трещина была особенно глубокой, прямо за спиной Виктора. Она занимала почти всю стену, и от нее по остальным стенам расползались маслянисто блестящие черные нити.

— Вот как… — прошептал Мартин.

Виктор только кивнул, а потом встал с пола и подошел к окну.

«Смотри…»

В самом углу оставалась нетронутой белоснежная штукатурка. Виктор протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, но потом замер и бессильно опустил руку.

— Да ты почти Дориан Грей, дорогой брат, — усмехнулся Мартин.

Виктор кивнул.

«Это так. Не знаю, как отмыть стены от грязи. Не умею, как ты, создавать вещи. Может, придешь в гости и нарисуешь мне ведро со шваброй?»

— Я тебе что угодно бы нарисовал, только это ничего не исправит. Итак, ты приехал, избавился от всего, что тебе мешало и… что ты начал делать?

«Пытался заработать. Собственно, и зарабатывал. Устраивал жизнь. Сделал ремонт в квартире, поговорил с учителями Оксаны и заставил ее закончить хотя бы девять классов, оплатил Лере университет».

— Какие у тебя благородные эвфемизмы чтобы сказать, что ты продаешь наркотики, — заметил Мартин.

«Вот из-за таких сентенций ты в застенке и просидел! Как же, есть ведь только черное и белое, только правильный мир, только благородные поступки!» — прошипел Виктор, и Мартин почувствовал его нарастающую злость.

Впрочем, она исчезла так же внезапно, как и появилась.

«Прости. Да, я торгую наркотиками. Но ты знаешь, я всегда старался быть честным — если я говорю, что мне хотелось совершать зло и причинять боль, значит, так оно и было. Кстати, я привез крупную сумму Рите, чтобы она могла уехать из деревни. Полгода копил».

Мартин снова почувствовал мелькнувшую фальшь — Виктор не договорил, скрыл часть правды. Но воспоминаний об убитой Рите не появилось.

Имя Риты отозвалось дальней, похороненной тоской. Влюбленность казалась ему чем-то, существовавшим в прошлой жизни, вырванным из сердца на живую, но он все еще искренне желал, чтобы она не потеряла себя и обрела место в мире, который можно назвать Правильным.

«А потом я встретил Дару. Когда впервые ее увидел, думал, мне показалось. Так похожа на Ришу… Я даже не надеялся когда-то обрести ее снова».

— Риша — не голубые глаза и пепельные волосы, — тихо сказал Мартин.

«Вот видишь, ты как всегда первым все понял. А мне потребовалось время. Дара была совсем не такой. Увлекалась математикой, мы могли часами говорить, даже умудрялись ругаться над уравнениями. В ней столько жизни было, ты не представляешь. Куда-то идти, куда-то бежать. Она еще фотографировала, и вечно у нее были какие-то затеи… То какой-то забор нужно снимать на другом конце города, то какую-то собаку она по помойкам ловила — глаза у нее, говорит, красивые, один голубой, другой — зеленый. Я говорю: „Давай я тебе в программе нарисую хоть красные, хоть малиновые в крапинку“, нет ведь. Так нечестно. Так жизни нет в фотографии…» — в его голосе явственно слышалось раздражение.

Мартин только тяжело вздохнул.

— И однажды…

«Я не помню, как это случилось. Пришел в себя — руки в крови, в реке труп».

— Врешь.

Мартин безошибочно чувствовал, что Виктор лжет. Но вместо того, чтобы что-то доказывать, Виктор просто показал ему картинку, беспощадную в своей реальности.

Виктор стоял над телом у самого берега и натягивал рукава куртки на окровавленные манжеты рубашки.

— А момент убийства ты не помнишь, вот как…

«Не помню».

— Хорошо. Ты сорвался. И потом?

«Я решил, что ты мне нужен. Что только ты поможешь. Но я не мог рассчитывать, что ты станешь помогать после того, что я сделал. И тогда я стал тебя искать… съездил к отцу, хотел забрать вещи — он заставил всю комнату хламом, я не смог пробиться. Но я забрал то, что закопал во дворе — твой корабль и книгу со сказками. К счастью, ничего не сгнило, только паруса пришлось сменить… Оставил Вере деньги для Риты. Вера по-прежнему работает в библиотеке, Рита закончила школу и пока живет с родителями, и не может… Я хотел ей сам отдать, но она бы не взяла. Ты обрадуешься, если я скажу, что у нее все хорошо?»

— Да, — искренне ответил Мартин. — Хоть у кого-то все хорошо. А потом ты вспомнил о письме, верно?