Милорд

Ключи блеснули на солнце. Несколько секунд он возился с замком, а потом распахнул их и, подхватив Нику на руки, переступил порог.

«Виктор, какого черта?..»

Вокруг дома не осталось ничего — сарая, собачьей будки, поленницы, колонки — ничего этого словно никогда и не было. От ворот к дому вела выложенная белоснежным, словно вымытым кирпичом дорожка. Остальной участок был покрыт засохшими листьями.

«Можно?..»

Виктор, пожав плечами, уступил ему. Мартин отпустил Нику, запер двери и опустился на колени, чтобы рассмотреть, чем предпочел заполнить свою память Виктор.

— Это безвременник, — наконец узнал он листья, — луговой шафран. Должен расцвести осенью, верно?

«Да».

— Сиреневые цветы? Почему эти? Почему не фиалки?

Виктор, усмехнувшись, снова занял сознание и поднялся.

— Фиалки слишком нежны, хрупки и непостоянны. А это — сильный цветок.

«И ядовитый», — подсказал Мартин.

— Да, ядовитый.

Виктор обернулся. Ника стояла, засунув руки в карманы и наблюдала за его диалогом с полным равнодушием.

— Пойдем, милая, надо познакомить тебя с моим папой.

Она подошла и протянула ему руку.

— Он будет счастлив. В последнее время только и разговоров было, когда же я найду себе бабу, ну в смысле приведу в дом невесту, — доверительно сообщил он ей и обернулся к дому.

То, что на месте покосившегося домишки с прогнившими стенами, стоял небольшой дом из светлого дерева, с открытой верандой и окнами из темного стекла, Мартин заметил сразу. Впрочем, это его не особенно удивило — если Виктор собирался возвращаться сюда, значит, должен был позаботиться о комфорте. Ведь если для кого-то он и был настоящим божеством, то только для себя самого. И каждый дом, который был частью его души, становился святилищем.

Или капищем.

Единственное, что не вписывалось в идиллическую картину — отец, который раз в неделю допивался до припадков.

«Вик, что здесь было?!»

Виктор молча подошел к дому и постучал по двери.

— Папа, открывай! Я вернулся, ты что, совсем не скучал?!

Ответа не было. Пожав плечами, он открыл вторым ключом кованую ключницу, висевшую у двери, и достал второй комплект ключей. Толкнул дверь и вошел в тихий полумрак.

В доме не пахло жильем. Пахло штукатуркой, металлом, краской, деревом и клеем. Немного, совсем незаметно — кофе и сигаретами.

— Ника, солнышко, сходи вон туда. Если там никого нет — запри дверь и посиди тихонько, хорошо? — попросил он, указывая на дверь, где когда-то была его спальня.

Она кивнула и неуверенно протянула руку к чемодану. Виктор только мотнул головой, не выпуская ручку. Ника неуверенно заглянула в комнату, медленно переступила порог, осторожно, будто боялась на что-то наступить, а потом бесшумно закрыла за собой дверь.

Виктор, удовлетворенно хмыкнув, поставил чемодан, разулся и прошел на кухню.

— Надо же, его здесь нет, — заметил он, оглядывая пустой стол из темного дерева и зачем-то заглядывая в навесные шкафы.

«Ты издеваешься надо мной, здесь никогда никто не жил! — не выдержал Мартин. — Тут все не просто пустое — вся мебель новая и пахнет так, как будто ремонт закончили вчера!»

— Был сильный пожар, пришлось все строить заново. Папа допился. И если бы тот гаденыш, что здесь жил, оставил хоть царапинку на столе или провонял бы мой дом сигаретами и носками — пришлось бы отрезать ему оставшиеся пальцы и заставить их жрать. Я обещал, Мартин. Ты учил меня всегда держать слово.

«Оставшиеся?!»

— Понятия не имею, где он потерял прошлые два. Может провонял носками и сигаретами еще чей-нибудь дом, — серьезно ответил Виктор, кладя ладони на столешницу.

«Где отец, Вик?» — вкрадчиво спросил Мартин, сжимая похолодевшими пальцами косяк.

Вместо ответа Виктор скользнул руками по столу, будто погладив. Нащупал что-то под столешницей, немного повозился с креплениями и положил на стол широкий, потертый кожаный ремень.

Мартин не отрываясь смотрел на пряжку. Потемневшая от времени, с кривым язычком и приметной зазубриной сбоку. Он помнил, как она появилась — от удара об стол. Тогда отец в первый и единственный раз выпорол его.

Потом Виктор заметил эту зазубрину спустя девять лет, когда впервые бросил отцу вызов. Тогда он замахивался этим же ремнем, и даже один раз попал пряжкой по лицу. Но победа осталась за Виком, и на следующий день отец в отместку зарезал собаку.

Сейчас ремень лежал перед ним на столе, старый, с пятью разношенными отверстиями, показывающими, как постепенно полнел мужчина, который его носил.

«Вик…» — прошептал Мартин, чувствуя, как на лице Виктора медленно расползается блаженная улыбка, растягивающая губы словно судорогой.

— Бедный Йорик! Я знал его, Мартин, — печально сообщил Виктор, отворачиваясь и открывая один из шкафчиков. — Как ты думаешь, Александр представлял в земле столь же жалкое зрелище? — он достал коробку из темного дерева, запертую на замок. Снял самый маленький ключ со связки, повернул его в замке и открыл крышку.

Рядом с ремнем на стол с глухим стуком поставил бутылку скотча, стакан и что-то круглое, завернутое в черную бархатную тряпку.