Милорд сэр Смихт, английский волшебник

Игнац Свартблой посмотрел на него с некоторым удивлением и укором. — О, нет, сэр. Каммельман всегда мелет „Рэппи“, а я всегда солю „Турцию“. В других делах мы или работаем вместе, или меняемся. Но никогда в отношении помола „Рэппи“ или засолки „Турции“. Я собирался сказать, сэр, что Каммельман у себя дома, из-за недомогания его жены, в настоящее время она в весьма деликатном положении.

И он передал аккуратно завёрнутый пакет из плиссированной бумаги, со знаменитой иллюстрированной этикеткой — где раскраска старой фрау Имглоч одарила нюхальщика серым носом и зелёным париком, но ничто из этого никоим образом не уменьшало радости того человека при набивании в левую ноздрю солидной понюшки Нюхательного Табака Братьев Свартблой (хотя, был ли то „Рэппи“, „Империал“, „Минорка“, „Гавана“ или „Турция“, никогда не пояснялось и, наверное, никогда не будет).

— Неужели, неужели. Прошу принять мои самые сердечные поздравления.

Брат пристально взглянул на него и отвесил небольшой, вежливый поклон, не более. — Это очень любезно с вашей стороны, сударь. Возможно, поздравления преждевременны. Что, если родится девочка?

— Хм, — сказал Эстерхази. — Хм, хм. Ну, это только возможность, не так ли? Спасибо и доброго дня.

Он не мог не предположить, что, должно быть, такой же случай произошёл и с братом Каммельмана. И, задался он вопросом, будет ли в этом случае нанесён второй визит в просторный допотопный номер в Гранд Доминик, где всё ещё пребывает англовский милорд?

Герр фон Паарфус поджал губы. Покачал головой. Испустил очень слабый вздох. Потом встал и вошёл в офис своего начальника, графа цу Клюка. — Да, что? — спросил граф цу Клюк, чьи восхитительные манеры всегда доставляли невероятное удовольствие при работе с ним. Несколько раз герр фон Паарфус подумывал бросить всё это и уехать в Америку, где его кузен владел обувным магазином в Омахе. Разумеется, ничего из этого не вылетело из его уст. Он вручил своему начальнику документ.

— От Маусвармера из Беллы, ваше превосходительство, — пояснил он.

Граф плотнее притиснул монокль к глазу и хрюкнул. — Маусвармер из Беллы, — сказал он, просматривая бумагу, — раскрыл англо-франко-чешский заговор, направленный против целостности Австро-Венгерской Империи.

— Вот как, ваше превосходительство! — сказал фон Паарфус, стараясь выглядеть потрясённым.

— О да! Это несомненно, — объявил граф цу Клюк, водя по отчёту отполированным до блеска ногтем. — Связной агент — в Праге, конечно, где же ещё? — человек по имени Новотный. Пароль — „волшебник“. Что вы об этом думаете?

— Я думаю, ваше превосходительство, что Новотный — очень распространённое имя в Праге.

Граф цу Клюк не показал, что слышал это. — Я немедля обсужу это с Его Высочеством, — сказал он. Даже у графа цу Клюка был вышестоящий начальник. Но с другой стороны, долгие годы стажировки на правительственной службе Австро-Венгрии приучили его к осторожности. — То есть, — добавил он, — как только мы получим известия об этом от наших людей в Лондоне, Париже и Праге. Помните, до тех пор никому ни слова!

— Ваше превосходительство, безусловно правы.

— Разумеется. Разумеется. Присмотрите за этим. Немедленно!

Фон Паарфус вышел, помышляя об Омахе. Только когда за ним закрылась дверь, он вздохнул ещё раз.

У оберзеелейтенанта-коммандера Адлера была долгая и блистательная карьера в военно-морском ведомстве соседней державы. — Но ведь, — натянуто сказал он, — Мне — как это будет по-английски? Мне прочитать весь свой бювар? Разумеется, я не желаю вдаваться в детали. Во всяком случае я думал, что, даже если фактически не нахожусь на море, то, по крайней мере смогу навести глянец на исправленное издание своей монографии о глубоководных рыбах. Но Верховное командование ненавидело меня ещё больше, чем я считал; ах, как же они наказали меня, чем же я заслужил подобное наказание? И вот я — военно-морской атташе в Белле! В Белле! Речном порту! Разумеется, столице весьма уважаемого государства. — Он отвесил короткий поклон Эстерхази, который апатично возвратил его. — Но где вообще нет глубоководного побережья! Увы! — На мгновение он умолк, лишь глубоко вздохнул. Потом: — Что интересного может быть в пресноводных рыбах, спрашиваю я вас? — вопросил он. Но ни у кого не нашлось ответа.

— Ммм, — сказал милорд сэр Смихт. — Да. Да. Это было самоизгнание, знаете ли. До сих пор. Я держусь подальше от политики, знаете ли. Не с моим пинджином. Виги, тори — ничто для меня. Чума на оба их дома. Морская рыба, богатая фосфором. Пища для мозга.

Но коммандер высказался недостаточно ясно. То, что он хотел бы предложить милорду сэру Смихту, не было политическим. Это было научным. Не мог бы сэр Смихт посредством идиллической — что? Ах! — тысяча извинений — одиллической силы, о которой он много слышал — не мог бы сэр Смихт обследовать, скажем, воды впадины Минданао, или какой-то другой глубоководной области — здесь — здесь в Белле — так, чтобы коммандер мог бы продолжить свои исследования?