Милорд

— Как вы можете!.. Кто дал вам право делать этого ребенка самым несчастным на всем белом свете?! — задыхаясь от собственного гнева и ненависти к герцогу, что испытывала в данный момент, проговорила я. — Неужели вы не видите, как сильно она старается, как пытается угодить вам буквально во всем?! Неужто вам до такой степени чуждо сострадание, что вы даже не можете разглядеть горе в глазах собственной дочери? Вы же любили ее мать! Возможно, и сейчас продолжаете любить память о ней! Так почему же вы не любите ту, что она породила на свет, в ком течет и ваша кровь?!

С последними словами меня словно покинули все силы. И такое горе навалилось на плечи, выдержать которое я уже была не в состоянии. Я будто собрала его все, от каждого жителя замка, в надежде, что смогу унести. Но оно сломило меня, растоптало мою волю. Слезы навернулись на глаза и сразу же принялись скатываться по щекам. Допустить, чтобы герцог стал свидетелем моей слабости я не могла. Он может унижать всех в этом замке, но только не меня!

Я отвернулась от него и отошла к окну, чувствуя, как пульсирует во мне внутренняя дрожь, как трясутся руки, которые я не знала, куда деть. Очень надеялась, что герцог покинет зал, оставит меня наедине со своей слабостью. Но этого не произошло.

— Мисс Свейн, — раздался его голос у меня за спиной. И я испугалась еще сильнее. Того, что он направляется в мою сторону, а я никак не могу остановить поток слез. К тому же, нос мой потек, и с этим тоже я ничего не могла сделать, за неимением даже платка.

Я молила Бога, чтобы герцог Хопс оставил меня в покое. Только не сейчас, когда мне так плохо, и слезы готовы перерасти в истерику! Но горячие руки легли мне на плечи и, преодолев сопротивление, повернули меня лицом к тому, кого считала своим врагом.

— Мисс Свейн, могу ли я рассчитывать на ваше прощение? — заговорил он, вглядываясь в мое залитое слезами лицо, с которым я не знала, что делать. Леди не должна никому показываться в столь неприглядном виде. И пусть это меня сейчас волновало меньше всего, но я была леди и забыть об этом не могла.

— Прошу вас, сэр! — взмолилась я, понимая, что он не собирается отпускать меня, что все еще продолжает рассматривать мое лицо. И эти слезы!.. Они продолжают катится из глаз!.. — Разрешите мне успокоиться!..

И тут он прижал меня к себе. Так нежно, словно я — фарфоровая статуэтка, которую он боится разбить. Рука герцога легла мне на затылок, в то время, как слезы мои продолжали обильно смачивать теперь уже лацкан его пиджака. Он гладил меня по волосам, пока поток слез не иссяк. И этому немало поспособствовала я сама. Первый раз за всю свою жизнь я позволила себе подобное поведение в присутствии постороннего мужчины! Впрочем, учитывая тот факт, что в этом была, прежде всего, его вина, отчасти я находила себе оправдание. И все же, у меня не укладывалось в голове, что мы находимся с герцогом сейчас в пустом зале, вдвоем, и он прижимает меня к себе. Как, должно быть, это выглядит со стороны! И если кто-то увидит нас, то позор ляжет на мою голову!

Я предприняла попытку освободиться из его объятий, но мне позволили лишь поднять голову. Моя талия все еще продолжала оставаться в тесном плену, и невольно в голове зарождались мысли, какое сильное у герцога тело и как приятно к нему прижиматься.

— Мисс Мэри, я повторю свой вопрос — могу ли я рассчитывать на ваше прощение?

Куда исчез холод из его глаз? Или со столь близкого расстояния я просто не могу его рассмотреть? Но ведь даже цвет глаз неуловимо изменился. Они потемнели и перестали казаться прозрачными.

— Сэр, прошу вас отпустить меня. Это неприлично…

— Не раньше, чем вы простите меня, мисс Мэри.

— Мне не за что вас прощать, — снова попыталась высвободиться я, но только того добилась, что прижали меня еще сильнее. Настолько тесно, что в какой-то момент я задохнулась, а лица моего коснулось горячее дыхание герцога. — Прощение вам нужно просить у дочери… — уже совсем слабым голосом пролепетала я. Моя бедная голова! Отчего же ты внезапно закружилась?

— Тогда я приглашаю вас прогуляться до моего кабинета, — каким-то странным голосом проговорил герцог, все еще не отпуская меня, словно руки его вдруг перестали слушаться.

— Хорошо, сэр, пойдемте, — снова пошевелилась я, переставая понимать уже что-либо и полагая, что абсурднее ситуации не придумаешь.

Наконец-то я получила свободу! Не удержала вздох облегчения, когда герцог отпустил меня. Впрочем, сразу же он взял меня за руку и повел на выход из зала. И на протяжении всего пути до кабинета руки моей он не выпустил. Именно этот факт заставил меня покраснеть, а тетушку Пэм удивленно вскинуть брови, когда она повстречалась нам на лестнице. И еще пара служанок нам встретилась, так что на свою порцию сплетен я теперь смело могла рассчитывать. Что ж, как говорит матушка, нет таких людей, про которых не сплетничают. А если и есть, то на небесах и их давно уже причислили к лику святых. Себя я точно святой не считала, и слава Богу, пока еще ходила по земле. На том и успокоилась.