Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа

– Но он, может, лучше помнит.

– Вспоминайте и вы.

– Вполне возможно.

– Значит, говорил! А что вы еще мог ли бы сказать следствию об Арцыбушеве? В дополнение к сказанному.

– Ну… Ну, что этот человек склонен к всевозможным авантюрам.

– К каким?

– К разным.

– Он способен не только к авантюрам, но и к более рискованным действиям, скажем, к дракам?

– Да.

– Ну а на более серьезные преступления – что-нибудь кинуть, взорвать, стрелять, убить?

– Нет, не думаю.

Длительная пауза, следователь пишет сосредоточенно протокол допроса: «Я, Романовский, предполагаю, что Арцыбушев А. П. склонен на всякие рискованные действия, способен рисковать своей жизнью и выполнить порученное ему задание. Я подтверждаю показания Корнеева в отношении разговора, состоявшегося на заседании организации у него на даче такого-то числа, месяца и года».

– Подпишитесь.

– Ваша формулировка не отражает ваших вопросов и моих ответов.

– Формулируем мы, ваше дело подписывать! Подписывайте, подписывайте. Арцыбушев сам во всем признался и дает исчерпывающие показания. Не принуждайте нас… применять меры. Нам куда проще без них, и вам лучше.

Романовский подписывает.

– Всё?

– Да, пока всё, но на очной ставке вы обязаны подтвердить свои и Корнеева показания следствию во избежание лишних неприятностей. На очной ставке следствию необходимо окончательно поставить все точки над «i». Следствие слишком затянулось по вине бесполезного сопротивления вашего питомца. Теперь он это понял. Пора кончать! Уведите арестованного!

Ну вот! Можно делать очную ставку. На ней они сами прижмут эту сволочь к стене. Только теперь их надо поощрить и в то же время припугнуть. Бить не надо: они и без этого сломлены.

– Алло! Передачи Романовскому и Корнееву разрешены, сообщите родственникам, пусть тащат.

Вот паутина, в которой следствие хотело меня запутать, чтобы юридически у них было бы основание узаконить предъявленную мне статью о терроре. Расчет простой: двое против одного. Преступление раскрыто и доказано! Организация состряпана: Криволуцкий – ее организатор. Программа есть. Все сознались, кроме Тыминской и Арцыбушева; на старуху наплевать, а Арцыбушева прижмем с полным соблюдением законности и правосудия!!!

Антисоветская церковная подпольная организация, ставившая себе цель свержения советской власти и восстановление монархии в стране!!! Во как поработали «рыцари меча»! Славные чекисты высоко несут свое знамя от Дзержинского до Берии. Не напрасно на всех многомиллионных томах разных дел красными буквами, по диагонали начертано: «ХРАНИТЬ ВЕЧНО».

Очная ставка – ответственнейший момент в постановке, заключительный аккорд и… ордена… звездочка в погонах майора Дубыны и новые кресла, повышение и… Гонорары! Гонорары!

– Арцыбушев, на допрос!

Я не знал, куда меня ведут, но был готов ко всему. В лифте, стоя лицом к стенке, молюсь: «Господи, помоги мне, батюшка, отец Серафим, помогите, помогите!»

Вводят! Большой кабинет. Железный Феликс, кровавый палач, смотрит на меня в упор, железно и пронзительно, как ему и положено смотреть. «Отец родной» в золотой раме под стеклом смотрит нежно, по-отечески, улыбаясь себе в усы, и думу думает большую о счастье всего человечества и о моем тоже! Под ними – трое, средь них мой Дубына, остальных не знаю, но все суровы. Стенографистка, молоденькая девка, сбоку тоже смотрит сурово, как Феликс. Справа у стены – Корнеев Иван Алексеевич, чуть поодаль – Коленька. Вид у них – краше в гроб, сломлены напрочь! Я вошел вызывающе нагло, посмотрел на них призывающе – выше головы! Я знал, что очная ставка дается для утверждения вины «одного – многими»!

Следователь. Корнеев, подтверждаете ли вы, что в присутствии Романовского на вашей даче такого-то числа и месяца Арцыбушев заявил свою готовность «всех их повесить»?

Корнеев. Да!

Следователь. Арцыбушев, признаете ли вы правильность показаний Корнеева?

Арцыбушев. Да! (Облегченный вздох за столом.) Да, но я хочу уточнить.

Следователь. Пожалуйста.

Арцыбушев. Я говорил это про акварельные рисунки, лежащие на столе!

Мне не были видны лица Коленьки и Ивана Алексеевича. Я был посажен спиной к ним. Следователи подняли брови.

Следователь. Корнеев, подтверждаете ли вы свои ранее данные показания, что Арцыбушев по вашему заданию готовил террористический акт против Иосифа Виссарионовича Сталина?

Корнеев. Да.

Тут я вскочил со стула и, очутившись перед Корнеевым, заорал:

– Если ты, гад, топишь себя, топи сколько угодно, но не других! Когда, когда я это говорил? Сволочь, я тебя на первом этапе убью! Думай, что говоришь!!!

Я весь дрожал от злобы, от возбуждения, наверное, вид у меня был страшный. Меня схватили, скрутив руки, и посадили на место. Во исполнение законности следователь повторил свой вопрос, будучи уверенным, что Корнеев ответит утвердительно.

Следователь. Корнеев, вы подтверждаете?

Корнеев. Нет!

Следователь. Как – нет?

Корнеев. Не подтверждаю, меня принудили.