Милосердные

– К тому же он согласился, что теперь вы должны приходить дважды в неделю. Чем чаще вы будете бывать у нас, вдали от дурного влияния, тем лучше. Вы согласны?

Марен улыбается так широко, что у нее начинает болеть лицо, сухая кожа трескается на губах, но когда Урса тянется к ткацкой раме, ее рукав задирается, и Марен вновь видит синяк у нее на запястье: темный, как пятно грязи.

– Что это? Откуда?

Урса смотрит на свою руку так, словно она ей не принадлежит.

– Это так, пустяки. – Она смущается под пристальным взглядом Марен. – Авессалом. Иногда он не рассчитывает свою силу.

– Это не из-за Торил, не из-за меня?

– Нет, – говорит Урса, залившись краской. – Это было не в гневе.

– Он не должен вас трогать, – говорит Марен, вдруг все понимая. Внутри клокочет горячая ярость, темная и пугающая.

– Разве жена не обязана подчиняться, когда муж желает ее потрогать?

Марен густо краснеет от такой откровенности.

– Об этом я ничего не знаю.

– До шторма вы не были замужем?

Марен не хочется призывать воспоминания о Даге. Сейчас не время. Она качает головой.

– Нет.

* * *

С этого дня Марен ходит к Урсе два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, и каждый раз смотрит, не появились ли еще синяки. Их больше нет. Она представляет себе бледное тело Урсы, скрытое под одеждой. Может быть, синяки где-то там, где она их не видит.

По средам Урса ходит на встречи у фру Олафсдоттер. К ней уже все привыкли, ее присутствие не вызывает такого волнения, как в первый раз. Марен замечает, что фру Олафсдоттер убрала с полки костяные фигурки и рунные камни и поставила вместо них крест, принесенный Торил, но теперь их собрания не так многолюдны, как прежде. Торил с Зигфрид больше ни разу не приходили. Эдне тоже не ходит, а еще через пару недель перестает приходить мама Марен.

– Торил устраивает собрание у себя дома, – говорит мама. – Придет комиссар, будет с нами молиться. Тебе тоже стоит пойти, Марен. Его жена точно пойдет.

Но Марен знает, что Урса не пойдет к Торил. Они с Урсой вместе пойдут к фру Олафсдоттер, где Кирстен правит бал и отпускает грубые шутки насчет церковных кумушек, и Марен пытается не думать о том, что эти кумушки говорят между собой об их собственной компании. Урса, кажется, не замечает этого разделения или, быть может, считает, что это ее не касается. При посторонних она не говорит ничего плохого о Торил, но частенько ругает ее в разговорах с Марен наедине, и Марен уже давно подозревает, что свои настоящие мысли Урса доверяет лишь ей одной.

Помощь дважды в неделю – многовато для дома из одной комнаты, и для семьи из двух человек. Марен сама создает почти столько же беспорядка, сколько потом устраняет. Урса потихонечку учится всему, что положено знать настоящей хозяйке. По сути, Марен ей уже не нужна, но Урса не говорит, что она может больше не приходить. Они вдвоем разделывают целую оленью тушу и готовят жаркое с морошкой, которое чуть пригорает, потому что Урса передержала его на огне, и они с Марен тратят не один час, чтобы оттереть котелки песком. Марен учит Урсу загребать жар в камине, чтобы утром пробить корочку над углями и почти мгновенно раздуть огонь.

Не считая уже поблекшего синяка на запястье у Урсы, присутствие Авессалома в доме не ощущается: Марен видит его только в церкви. Урса почти ничего о нем не говорит, лишь однажды вскользь упоминает, что он досадует из-за того, что из Вардёхюса по-прежнему нет вестей, и Марен ее не расспрашивает, потому что не хочет ничего знать. Она меняет белье на постели и помогает со стиркой, и поэтому знает, что кровь у Урсы идет регулярно, а значит, можно надеяться, что они с мужем делят постель не так уж и часто, хотя кровать в доме только одна, и нет никаких дополнительных топчанов, где мог бы спать крупный мужчина.

Бывая у Урсы, Марен представляет, что в этом доме живут не комиссар с женой – и даже не она, Марен, с Дагом, как должно было сложиться в той, несбывшейся жизни, – нет, она представляет, что здесь живут они с Урсой, только вдвоем. Она знает, что это опасные мысли – неподобающие, неприемлемые, – но все равно предается безумным мечтам. Так проходит целый месяц, и Марен с Урсой все больше и больше времени проводят вместе и засиживаются допоздна долгими светлыми вечерами, если Авессалома нет дома. Бывает, что он уезжает на несколько дней, в Алту или куда-то еще. Марен неважно, куда он поехал, лишь бы не возвращался как можно дольше. А лучше бы не возвращался вообще.

В такие вечера они с Урсой часто ходят гулять по деревне, когда почти все остальные сидят по домам или уже легли спать. Расстояние между ними ощущается тянущей болью, словно в сердце Марен вонзился крючок. Они рассказывают друг другу о своем детстве. Теперь Марен знает, что семья Урсы когда-то была богатой, но обеднела, и каждый раз, когда Урса упоминает об Агнете, от нее веет печалью, как стужей. Марен рассказывает, как они с братом Эриком охотились на троллей, и Урса звонко смеется.