Милосердные

И тут она видит над очагом веревочную фигурку, обернутую в пропавшее кружево Торил. Марен сбивается и умолкает. В бок фигурки воткнула серебряная игла.

– Что это?

Проследив за направлением ее взгляда, Дийна пожимает плечами и берет в руки фигурку.

– Ничего. Кукла для Эрика.

– Это кружево Торил.

Дийна вынимает иголку, разворачивает кусок кружева.

– Хочешь его ей вернуть?

Марен качает головой, и Дийна бросает кружево в огонь. Марен делает судорожное движение, словно хочет выхватить его из пламени, но оно уже сморщилось и почернело.

Оглядев комнату, Марен видит рунные камни на полу у кровати, горстку костей – кроличьих хребтов – рядом с пустыми башмаками у очага. Волоски у нее на руках встают дыбом.

– Дийна, что происходит?

– А что происходит? – Дийна кладет веревочную фигурку на большой квадратный кусок ткани, расстеленный на кровати. Туда же она кладет шарф из лисьего хвоста, теплые рукавицы, свой нож, шерстяную рубаху.

– Что ты делаешь?

– Не говори никому, – просит Дийна, не прерывая своего занятия. – Даже ей.

– Ты не можешь так просто уйти. – У Марен сжимается сердце. – Дийна, ты не ведьма.

Но ее голос звучит неуверенно, и Дийна резко оборачивается к ней.

– По-моему, ты не очень-то в это веришь.

У Марен дрожат руки, и она вдруг понимает, что ей по-настоящему страшно.

– Эта фигурка…

– Кукла, – говорит Дийна. – Для Эрика. Я взяла кружево просто назло. И чтобы одежка была помягче.

Марен смотрит на кроличьи кости, на рунные камни.

Дийна издает невеселый, горький смешок.

– Я помню то время, когда руны давали тебе утешение. Когда моряки приходили к моему отцу, чтобы он бросил кости и прозрел их судьбу. Это тоже язык, Марен, и если ты его не понимаешь, это не значит, что в нем есть что-то злое.

Марен пристыженно кивает. Ей хочется извиниться, но она понимает, что извинения прозвучат глупо и жалко. Она лишь повторяет:

– Ты не ведьма.

– Неважно, кто я. Важно, кем меня считают они.

– Урса уверена, что все будет хорошо. Ее муж…

– Да что она знает? – У Дийны срывается голос. – Что знаешь ты? Я осталась в Вардё только ради тебя, и чтобы Эрик рос в семье. Но здесь уже небезопасно.

– Ты забираешь его с собой?

– Он мой сын, – говорит Дийна. – Ты же не думаешь, что я его брошу?

– Как же он будет жить на мелкогорье?

– Мы уйдем еще дальше, – говорит Дийна. – Куда бы мы ни ушли, там ему все равно будет лучше, чем здесь. – Дийна обводит взглядом запущенную убогую комнатушку. – Какая тут жизнь у ребенка? Ему нужен воздух, нужны деревья, ему нужны люди, которые не будут смотреть на него как на выродка или на дурачка. – Она бросает ядовитый взгляд на дощатую стену, из-за которой доносится стук маслобойки. Мама по-прежнему взбивает масло, хотя оно давно готово. – Надо было уйти сразу, когда не стало его отца.

Марен хватает Дийну за руку.

– Пожалуйста, не уходи.

– Здесь небезопасно.

– Я сумею тебя защитить.

Дийна качает головой, гладит Марен по щеке.

– Для них мы ничто. Как люди для моря, которому нет до нас дела.

Она прижимается лбом ко лбу Марен. Ее кожа сухая, будто песок.

– Ты тоже можешь уйти с нами, – говорит Дийна. Марен резко отшатывается. – Варр проводит лето на мелкогорье, в лесу. Они туда не пойдут, а если пойдут, то я знаю, где спрятаться.

– Я не могу бросить маму. – «Не могу бросить Урсу», – добавляет она про себя. – И мне здесь ничто не грозит.

Кажется, Дийна хочет сказать что-то еще, но лишь молча завязывает первый тюк, берет еще одно одеяло, расстилает его на кровати и продолжает собирать вещи.

Марен так много хочется ей сказать, но она только спрашивает:

– Когда ты уходишь?

– Сегодня ночью. Я возьму лодку Бора.

– Она вся дырявая, – говорит Марен. – Возьми лодку Кирстен. Я знаю, что она будет не против.

Дийна кивает.

– И она всегда может сказать, что я взяла лодку без спроса. Я оставлю ее на берегу.

Марен берет Эрика на руки, прижимается носом к его макушке, вдыхает чуть кисловатый молочный запах.

– Я дам тебе денег. У меня есть…

– Оставь их себе, – говорит Дийна. – В лесу они мне без надобности.

– Если тебя поймают…

– Не говори никому. – Дийна подходит и обнимает Марен, держащую на руках ее сына.

Марен сжимает зубы до скрежета.

– Будь осторожна. Не доверяй никому, – шепчет Дийна, ее дыхание щекочет Марен ухо. – Даже ей.

Она отстраняется и прижимает ко лбу Марен большой палец.

– Если тебе будет нужно меня разыскать.

Марен закрывает глаза, вспоминая, как Дийна точно так же прижала палец ко лбу ее брата, когда он уходил в море в канун Рождества.

– Дийна… – Марен берет ее за руку. – Ты мне споешь его йойк?

Она уверена, что Дийна откажет, но та придвигается к ней и поет, почти касаясь губами ее уха. Мелодия ритмичная, но одновременно мягкая. Марен узнает некоторые отрывки, которые слышала через стену, но сейчас песня звучит по-другому. Она очень странная и очень красивая. Когда песня кончается, Марен кажется, что у нее что-то украли. Что-то важное, незаменимое. Эрик улыбается у нее на руках. Марен снова вдыхает его детский запах, целует в прохладную щечку и отдает его Дийне.