Милош и долгая тень войны

Уязвимость, призванная обнажить слабость, неуверенность в собственном геройстве, гласит: кто из вас без греха, пусть первым бросит камень. Принятие на себя потенциальной вины освобождает от осуждения других. Ведь я не знаю, как повел бы себя сам, стал бы рисковать жизнью своей и своей семьи или нет, так какое же право имею я осуждать кого-либо, ставить себя выше людей, оказавшихся тогда перед таким выбором? А если я не осуждаю, то по какому праву ТЫ осуждаешь это прошлое? Лучше замолчи, не критикуй, не морализируй. Человек слаб, ситуация была жестокая, сегодня это оценивать нельзя.

Вопрос «что бы я сделал тогда?» предполагает своего рода скромность, скромность неискреннюю, снижающую градус разговора, затыкающую рот тому, кто хотел бы обсуждать степень и масштаб вины. Он также предполагает согласие принять вину на себя — я не могу гарантировать, что в подобных условиях повел бы себя так, как надо. Между тем поколения, которые в этих событиях не участвовали, не обязаны ни примерять их на себя, ни чувствовать себя виновными. Как члены сообщества они могут ощущать историческую ответственность, испытывать потребность возместить ущерб жертвам, но не чувство вины. Бремя вины за несовершённые действия столь велико, что в конце концов его отбрасывают (вместе с фактами?) в агрессивной атаке на «обвинителя» или жертву. Это одна из причин, по которым Ханна Арендт писала, что с точки зрения морали чувствовать себя виноватым, ничего не совершив, не намного лучше, чем чувствовать себя невиновным, сделав что-то нехорошее[64].

Отказ осуждать недостойные поступки, столь великодушный по отношению к виновным, не означает снисхождения к тем, кто выбивается из сообщества. Разные проступки его членов объясняются контекстом: здесь я привела бы рассуждения, в какой степени причиной грабежа евреев во время войны была бедность. Между тем Милошу всегда была важна «менее судорожная связь личности с национальным сообществом»[65], менее рефлекторное отношение к нравственной ответственности за действия все того же национального сообщества. Размышляя о чувстве вины, Рената Горчинская предполагает, что Милош был обременен «грехом выжившего». Милош соглашается с этим, а потом добавляет: «Огромность травматического опыта, связанного с тем периодом, это отдельный разговор… Потому что, боже милостивый, было гетто и была ликвидация трех миллионов польских евреев. Собственно, в этом и состоит вопрос вины, которая ложится на эту землю, на всю страну, взывает о каком-то очищении»[66].

Сила павших

Как выглядят нынешние упреки Милоша в неучастии в восстании? Лучшим введением в суть дела может служить анализ текста Станислава Береся «Тернии конспирации»[67], поскольку его автор ссылается на спор Милоша с Хербертом, двух полюсов оценки поведения во время последней войны. В самом начале хочу заметить, что Бересь не является ни идеологическим врагом Милоша, ни националистом. Тем более важно его отношение к проблеме гражданственности. В 2016 году мы с ним обменялись письмами на тему различия наших взглядов. Речь идет о гражданской позиции Милоша, о критике Милошем поэтов «Искусства и нации» и даже о его праве на жизнь и на критику умерших. Речь о том, могут ли живые назвать фашистом польского фашиста, павшего от руки оккупанта. Речь о праве голоса гражданского лица, а точнее, мужчины, который отказывается участвовать в вооруженных действиях. Мне это кажется особенно важным, ведь мы являемся свидетелями возрождения довоенных форм польского фашизма и правительственной поддержки культа «прóклятых солдат». Сочетание фашизма с патриотизмом — вот загадка военной и — увы — сегодняшней политической культуры поляков.

Станислав Бересь прочитал эмоциональный и снабженный яркими диаграммами доклад под названием «Тернии конспирации» во время крупной конференции по случаю столетия со дня рождения поэта, состоявшейся в мае 2011 года в Кракове[68]. По его мнению, Милош «в полувековом спектакле ненависти» и «с ожесточенной неуступчивостью» «на протяжении шестидесяти лет» нападал на молодых поэтов, погибших от рук немецких оккупантов. После старательного подсчета всех упоминаний о молодых поэтах и статистической обработки эмоционального градуса этих высказываний (переданного цветными диаграммами) Бересь приходит к выводу, что Милош страдал «комплексом повстанца», проработка которого была причиной той самой ожесточенной неуступчивости.

Ожесточенную неуступчивость я бы, скорее, приписала Станиславу Бересю, но, чтобы не быть голословной, приведу один из интереснейших моментов той атаки.