Милость Господня

В лесу, кстати, тоже следует смотреть в оба. Лужайки-людоеды, о которых столько твердили курсантам на занятиях в ДДБ, очень опасные, ему, к счастью, не попадаются. Зато приходится огибать то заросли чертополоха, ядовитого, он это помнит еще с Приюта, то разрастания странных цветов, которые, если приблизишься к ним, как змеи, поворачивают черные головки соцветий – кажется, что выползает из них тоненькое шипение. А однажды в прозрачном сосновом бору, пронизанном солнцем, веселом, где по насту иголок идти было легко, он натыкается на обросшего шерстью лесовика. Если, конечно, это был лесовик, мог быть и оборотень-медведь, Сержант на занятиях говорил, что такие тоже встречаются. Иван замирает, сердце у него постукивает по ребрам, осторожно выдвигает перед собой острый сук, единственное его оружие. Глаза у лесовика густо-зеленые, без зрачков, вовсе и не глаза, а травяной остекленелый кисель. В молчании истекают пять или шесть секунд, не вздохнуть, единственное спасение от оборотня – стоять беззвучно и неподвижно. В коленях у Ивана образуется нехорошая слабость, дрожат жилочки, еще немного – и он всем ватным телом осядет на землю. И вдруг лесовик щерится, показывая чернозубый оскал, бесшумно пятится и словно бы растворяется в воздухе. Одно дыхание – и его уже нет: застойный жар, запах горячей смолы, перекликаются в кронах сосен беспечные птицы.

А потому, привалившись к стволу, Иван мельком думает в полудреме, что Бог или Нечто, хрен его знает, но с ним мир превратился во что-то нечеловеческое. Во что-то, не предназначенное не только для людей, но и для Бога.

Он сглатывает прелый воздух.

Нет, до Монастыря ему не дойти.

Выползает откуда-то длинная туча. Все темнеет, начинает накрапывать дождь. Лес наполняется вкрадчивым шорохом. С кончиков покатых еловых лап обрываются продолговатые тяжелые капли.

А к вечеру ему необыкновенно везет. Продравшись сквозь очередные паутинные заросли, в этой части леса их почему-то особенно много, он обнаруживает избушку, почти неприметную среди ельника. Избушка крохотная: одна комната, она же кухня, она же и спальня, она же прихожая, где стоят болотные, с отворотами, сапоги. Но все чистенько, аккуратно: висит полотенце сбоку от рукомойника, топчан вдоль стены прикрыт полиэтиленовой пленкой. Разве что, как и в стекляшке, на всем толстый слой пыли. Хозяин не появлялся тут минимум год, это успокаивает, проблем не будет, хотя судьба его вряд ли сложилась благополучно. Наверное, он из той деревни, где обосновались кадавры. Больше всего радуют припасы в кухонных шкафчиках: матерчатый мешок сухарей, пачки круп, три банки тушенки, сушеные ягоды, травы, соль, пачка сахара. Теперь Иван ест гречневую кашу с грибами, да еще присыпанную свеженькой черемшой, или перловку с черникой, которой вокруг полно, пьет, наслаждаясь, правильно заваренный чай с мятой или смородиновым листом – душистый запах распространяется на всю избушку. К тому же находится здесь и компактный приемник. Батарейка практически сдохла, но он обжимает ее найденными в одном из ящиков пассатижами, и на последних каплях она все-таки ловит правительственную радиостанцию. Главной новостью, обрастающей изо дня в день подробностями, является, разумеется, Большой московский процесс по обвинению ряда священнослужителей в заговоре против Государства и Веры. Бывший архимандрит Авенир, уже извергнутый решением Церковного суда из священного чина, а потому представший уже перед уголовным судом просто как гражданин Беленков, под давлением неопровержимых улик признался в ереси, в распространении вместе с сообщниками духовного терроризма, а также в отравлении Патриарха Московского и всея Руси, которое по его приказу совершил некий служка, разыскиваемый сейчас духовной и светской полицией.

Иван, морщась, кивает и, чтобы смыть горечь, жадно пьет чай, заваренный до черноты. Чего-то подобного он внутренне ожидал. Он думает, что зря рассчитывает найти убежище в Монастыре, который, по давней традиции, не выдает своих послушников светским властям. При таком обвинении Монастырь его не спасет. И что ему делать? Куда идти? Где спрятаться от грозной десницы Фотия? Страна наша «велика и обильна», а место, где можно было бы спокойно жить, фиг найдешь. Уже равнодушно он слушает, что по тому же делу обвиняется тантрическая жрица Джанелла, в миру – гражданка Джафарова, тридцати двух лет, в действительности – ведьма-оборотень, которую с целью посеять панику преступно освободил бывший архимандрит Авенир и которая зверски убила девятерых человек. Розыск гражданки Джафаровой ведут специальные группы полиции и ДДБ. Всем, кто имеет какие-либо сведения о ней, необходимо сообщить их властям.

Значит, Джанелла все-таки выбралась из подвалов.

Это удача.

Это и в самом деле, как вскользь буркнул Хорь, отвлечет на себя часть внимания.

Духовникам станет не до него.