Милость Господня

Кошмарная просека наконец заканчивается. Открывается поле, где, судя по всему, недавно кипело сражение: дерн перепахан гусеничными следами, разбросаны несколько бэтээров, вросших в землю до верха колес, будто они провалились в болото. А между ними – фигуры, странные, как бы раскрашенные манекены, – человек, по мундиру офицер-духовник, поднял руку в приказе, другой человек – полусогнутый, на пружинных ногах, похоже, спрыгнувший с транспортера, в руках у него обнаженный меч, третий и четвертый вообще лежат, не обмякшие, а именно твердые, словно отлитые из пластмассы.

Что это все значит?

– Смотри-смотри, – злорадно хрипит Козявый, – полюбуйся, как мы тут ваших чмориков расколошматили. На бэтээрах, видите ли, заявились, рас-фу-фы-рен-ные, нате вам, в мундирах, отглаженные, с шокерами своими. А Сестра Заветное Слово сказала – и кранты бэтээрам.

Он блеет, словно козел, и Иван не сразу догадывается, что это у него такой смех.

Ну точно – козявый.

Развороченное поле тоже заканчивается. Впереди – лагерь, несколько десятков расставленных в беспорядке армейских палаток. Причем многие неумело: перекошены, с провисами, в первый же дождь потекут. Поднимаются навстречу четверо мужиков с дубинками, утыканными гвоздями.

Морды – не дай бог увидеть такие во сне.

– Скажи пароль!

– Паро-о-оль… – насмешливо блеет Козявый.

– Не выеживайся, придурок!

– А ты что, первый раз меня видишь?

В проходах между палатками – жидковатая грязь, мусор, скрученные картофельные очистки, тряпки, бумага, раздавленные пласты картона и, разумеется, запах гниения и фекалий, неизбежный, когда скапливается такая масса людей.

Народа здесь, и верно, полно, многие в пятнистых военных комбинезонах, вероятно, разграбили где-то склад, другие хрен знает в чем, в трениках, в рваных футболках с надписью «адидас», в отороченных мехом куртках на голое тело, что-то перетаскивают, что-то волочат, пыхтя, или сидят у костров, прихлебывая из кружек, протягивая к огню прутья с нанизанными кусочками хлеба. На Ивана и конвоиров внимания не обращают – обернутся без интереса, проводят взглядом, презрительно буркнут сквозь зубы. Останавливаются они у большой шестиугольной палатки, явно командной, над которой лениво шевелится флаг: мультяшный розовый фон и на нем густым золотом – изображение распальцованной ветви.

Кажется, это ясень.

Вход в палатку сторожат еще двое: зверовидные горы мускулов с неосмысленными физиономиями. В руках у них не дубинки, а длинные электрошокеры.

– Сестру позови, – говорит старший из конвоиров.

Откидывается полог, появляется Марика. Она тоже в комбинезоне, но не мешком, а ладно подогнанном по фигуре, выглядит на ней, как летний костюм, волосы распущены, спадают на плечи, талию охватывает широкий ремень, к нему тоже пристегнут электрошокер. Иван почему-то нисколько не удивлен. Лишь тенью сознания отмечает, что не случайно, нет, не случайно горела над лесом звезда. И Марика, как он замечает, также нисколько не удивлена – кивает, будто расстались с ней только вчера:

– Я знала, что ты придешь…

– Откуда знала?

Марика пожимает плечами:

– Знала, и все… Свободны! – это уже конвоирам.

Старший нерешительно мямлит:

– Сестра, он из духовников…

– Я говорю: свободны!

Марика не повышает голоса, она и не смотрит на конвоиров, но те сразу же начинают пятиться, пятиться и шмыгают за ближайший угол.

«Ого!» – отмечает Иван про себя.

Марика раздвигает брезентовый полог. Внутри – командный пункт, штаб, это видно с первого взгляда. На большом круглом столе расстелена карта, но другом, сбоку, вытянутом, прямоугольном, две девушки в тренировочных черных костюмах режут бутерброды с сыром и колбасой. Марика им кивает: на выход, девушки кладут ножи и, склонив головы, потупя глаза, выскальзывают наружу.

Дисциплина, однако.

Марика поворачивается к нему:

– Через пятнадцать минут у меня совещание с командирами. Отложить не могу, извини, вообразят невесть что, но вечером я свободна. А вот пока – посмотри.

Она склоняется над столом. На карте красным карандашом прочерчен неровный овал. От него вверху отходят две изогнутые пунктирные стрелки, которые остриями упираются в синий кружок – видимо, населенный пункт.

– Все это уже наше, – говорит Марика, кладя ладонь на овал. – Ты откуда пришел, с юга? Видел, что осталось от того батальона, что сунулся к нам вчера? Между прочим, там было двадцать духовников. Перебросили спецподразделение аж из Москвы. И что? Через пару дней, бойцы отдохнут, возьмем Боротынск. Войск там нет, только полиция, она сражаться не будет. А оттуда уже и до Калуги недалеко. У меня сейчас тысяча человек, и каждый день подходят новые люди. Идут и идут. Они чуют, где правда.