Милые чудовища

Больше ничего интересного в тот день не произошло. Гуляли долго, говорили много. Затем приехали в нору четырехглазого – славная норка, большая, с двумя женщинами – хорошо живет старейший из человеков.

От знатного гостеприимства – фруктов, ягод, орехов и баранок (особенно баранок!), расчесывания шерсти и щекотания под брюшком – Марусь разомлел, но при первой же возможности в долгу не остался. Стоило вновь попасть в руки к узкоглазенькому, сразу эти руки подлечил – облизал на славу. И малыш еще смышленый попался – конечности тряпочкой замотал, чтобы быстрее подействовало.

А на следующий день, проснувшись рано, добрался ховала до того бедного человечка с проплешинами, сел потихоньку на подушку около головы спящего – и ну ему лоб нализывать. Дело сделал мастерски, не всякому дано, вот только не хватало листьев или бересты – приложить, чтобы лучше заживало.

Марусь спрыгнул с подушки и отправился в соседнюю комнату на поиски. Там сидел сам четырехглазый… Или нет… Погодите-ка! От представшей перед ним картины ховала опешил. Потом решил подобраться поближе, запрыгнул сначала на стул, а потом на стол, но яснее не стало. Куда подевались третий и четвертый глаз?! Те, что были самими красивыми, оранжевыми…

Ховала смотрел на сэра Бенедикта, а сэр Бенедикт на ховалу – молчание затягивалось.

– Ну так доброе утро, что ли? – неуверенно сказал доктор, не зная, чем объяснить странное поведение этой редкой криптиды.

Марусь угукнул и стал задумчиво комкать большую бумагу, странно пахнувшую краской (кусочек для лба плешивого будет в самый раз), а сам при этом размышлял… Может быть, перед ним сынок четырехглазого? Леший разберет этих людей – все на одно лицо!

Дособрать газетку и долечить плешивого ховала так и не успел. Люди забегали, зашумели, собрались – и вон из дома.

Тьфу, заполошные! Свяжешься с молодняком – ни мгновения покоя не будет.

«Все же какое-то непонятное строение у этих людей», – подумал зверь, когда к вечеру был разбужен вернувшимся хозяином норы. Странное дело: третий и четвертый глаз снова были на месте, но из красивых оранжевых превратились в странно-сиреневые.

Сэр Бенедикт с ховалой на плече вышел из дома и почти сразу встретился со своим товарищем с проплешинами. При виде Бесогонова Марусь расстроился – не подействовало лечение. Надо было утром изловчиться и бумажечку или тряпочку все же приложить. Но куда там, когда все так бегают и суетятся.

«Ничего», – решил Марусь и стал тянуть лапки, чтобы перебраться на плечо к неподатливому пациенту. Пристав возмущенно отбивался, и ховала на некоторое время оставил свои попытки, чтобы потом возобновить их, когда лысо-бороздчатый отвлечется, а еще лучше заснет.

Меж тем направлялись они в тот самый странный дом, где еще вчера Марусь почувствовал запах приемыша. На этот раз там собрались и другие люди, они много и долго разговаривали. Но ховала не проявлял нетерпения – его ноздри щекотал знакомый запах. Если приемыш и правда здесь, то скоро придет и заберет его. А если нет, так что суетиться?

Свет погас, и все замолкли, кроме одной красивой круглоглазой женщины. Та начала жалостливо подвывать. Марусь искренне пожелал, чтобы все ее тяготы разрешились поскорее, а то невозможно слушать.

Тут-то приемыш и пришел – появился в темной нише. Вот только все остальные почему-то смотрели в противоположном направлении, на его светящееся отражение. Ховала и раньше подозревал, что у людей отвратительное обоняние, но никогда не думал, что настолько. А человек с проплешинами и вовсе учудил: рванулся к отражению, да и разбил его на мелкие кусочки.

Ховала тяжело вздохнул – мелочь бестолковая, передернул плечами и поскакал в сторону приемыша, а то ведь так не покажешь, где он находится, эти двуглазые еще и не додумаются…

«Глупые-глупые люди», – обиженно думал ховала, вылизывая лоб человека с проплешинами, благо тот не сопротивлялся, ибо потерял сознание после столкновения с балкой. И еще неблагодарные. Он-то обрадовался, кинулся к малахольному, а тот, бродяга эдакий, испугался, да еще шикать на него начал. Если бы Марусь мог говорить, то непременно бы возопил: «Да как ты можешь?! Я на целых сто лет тебя старше!» – и был бы абсолютно прав.

Объект лечения заворочался. Ховала на секунду прекратил слюнявить ему залысины и задумчиво оценил свою работу. Так, ежик вроде бы уже пробивается – дальше продолжать не стоит, а то ведь по самые глаза зарастет.

К счастью для пристава, мудрый Марусь уже понял, что шерсть на лице у человеков может быть только снизу, иначе на следующее утро Бесогонова ждал бы совсем иной сюрприз.

На этом я, пожалуй, прекращу перечислять события, молчаливым свидетелем которых стал ховала, – это не так-то легко, да и достопочтенный Марусь устал, а оставшиеся сцены имеют отношение скорее к человеческим чувствам и событиям, нежели к животным. Уверена, что вы уже догадались, о чем пойдет речь, но не хотите ли послушать, какое предложение сделал сэр Бенедикт хозяйке клуба «Зов вечности»?