Милые мальчики

Меня, в общем, не огорчало, что каждые два-три месяца на стенах поверх прежних фресок появлялись совершенно новые, — об этом меня информировали, поскольку сам я не обращал внимания на смену декора, — ведь это были все те же руки, воздетые в молитве — о хлебе, о милосердии, о труде, о счастье, о мире, — тощие, костлявые, с чересчур длинными ногтями, в точности как на старинных открытках, изображающих первое причастие, или на картинках в катехизисе. Зальчик этот именовался Мансарда Муз — название говорило само за себя. Но я вновь отклонился.

Некоторые души обладали автомобилями, другие нет, а расстояние от Храма Спаса-на-Солдере до этой самой Мансарды Муз было, вообще говоря, пешком не покрыть — посему предполагалось, что автовладельцы предложат подвезти безлошадных.

По сути дела, мы с Тигром совершенно не собирались после службы тащиться на посиделки на этом артистическом чердаке, а — не сговариваясь, словно это само собой разумелось — намеревались тихо-мирно вернуться в нашу бетонную коробку в Осдорпе, предместье Амстердама — и забраться в гнездышко. Уже самой Службы — всей этой фиготени — и созерцания моих католических собратьев — служителей муз, с трудом умеющих написать собственное имя, в совокупности с чрезвычайно проникновенной и доброжелательной проповедью моего крестного отца (который насмерть отстаивал свою веру в то, что смерти нет — тогда как все вокруг, стоило лишь оглянуться, указывало на обратное) — с нас было более чем достаточно; уж для Тигра-то точно, учитывая его на зависть здоровое отвращение к религии и обрядам.

— Да, мы на машине, — торопливо ответил я. — Вон она стоит.

Мы пригласили их обоих в машину. Я распахнул дверцу, по привычке чуть было не ступил в машину сам, вновь торопливо отступил, пригласительно махнул рукой, но забыл, что для того, чтобы пробраться на задние сиденья, необходимо было сложить передние. С какой-то животной страстью я жаждал очутиться на заднем сиденье рядом с Фредди Л., но в то же время не хотел этого, поскольку не представлял себе, как бы мог взглянуть на него, испытать прикосновение его плеча, бедра, колена и тут же не лишиться рассудка и уже с самого начала не впасть в какую-нибудь дикую ересь. Я проклял себя за свой идиотский маневр со свечой: этот мальчик не любил меня и никогда не полюбит — для этого он был слишком юн, слишком красив и, прежде всего, слишком безмятежен и прекрасно знал, что может получить все, что ему нужно — а я ему ни в коей мере нужен не был.

После изрядной мешкотни и суеты мы все, наконец, разместились в машине. Фредди Л. уселся впереди, справа от Тигра, а мы со «стариком» Альбертом — позади: я слева, то есть за Тигром; он, Альберт С. — справа, за спиной своего очарованного принца — такого бесконечно прекрасного, такого миловидного, такого слишком сказочно жестокого для того, чтобы когда-либо счесть его, «старика» Альберта, достойным — даже при условии полнейшей неприкосновенности Фредди — жить вместе с собой и позволять ему заботиться о себе.

Разумеется, мне нужно было о чем-то говорить. Для начала я представил Тигра и представился сам. «Куда направляемся?» — продолжил я тоном, полным такого безразличия, что сам на мгновение поверил в него, как и в то, что мне совершенно по фонарю, кто там любит Фредди и в кого он когда-нибудь и сам влюбится. — «Сперва на этот артистический чердак? Или окажете нам честь и отправимся прямиком в наши пенаты, на чашечку кофе? Или чего-нибудь другого, разумеется: полки в шкафах ломятся от бутылок, графинов и кубков с изысканнейшими напитками. Я богат, как вам известно; и все же во многих отношениях моя одинокая жизнь по-прежнему пуста».

Фредди Л. обернулся и взглянул на меня, и я почувствовал, хотя и не смел в это поверить, что между нами возникло нечто вроде понимания, и что мои слова пришлись ему по душе. Следовательно, существовало, как бы это выразиться, некое провидение. «Тебе даже не нужно раздеваться, — думал я. — Мне совсем, совсем не обязательно видеть твою наготу, чтобы служить тебе. Внимать шуму воды за дверью, когда ты умываешься; прислушиваться к стуку сбрасываемых тобой туфель, к шороху брюк, которые ты вешаешь на спинку стула в комнатушке наверху — и твой голос, ловить звук твоего голоса, хриплого от похоти — голоса, которым ты приказываешь темно-русым, как сам ты, мальчикам обнажиться, дабы послужить тебе седлом, сделаться твоей невестой, и я охраняю тебя, о принц».

— Вообще-то нам нужно в Мансарду, — объяснил Фредди Л. — Мы там кое с кем договорились.