Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе

Философ Леонид Липавский свидетельствует в «Разговорах», что Олейникова интересовали числа, насекомые, «пифагорейство-лейбницейство», доморощенная философия, природа, математические действия, формы бесконечности и т. д. Это замечание отсылает нас, прежде всего, к философии представителей пифагорейской школы, которая рассматривает число как сущность всякой вещи («все есть число»). Однако космическая гармония пифагорейцев, основанная на числе, у Олейникова закономерно дополняется платоновским определением идеи (эйдоса). В философической поэме «Пучина страстей» (1937) поэт находит стройное сочетание между идеями, числами, символами и чувствами, создающими многообразный «чудесный мир»:

Вижу, вижу, как в идеи
Вещи все превращены.
Те — туманней, те — яснее,
Как феномены и сны.

Возникает мир чудесный

В человеческом мозгу.
Он течет водою пресной
Разгонять твою тоску.

То не ягоды не клюквы

Предо мною встали в ряд —
Это символы и буквы
В виде желудей висят.

На кустах сидят сомненья

В виде галок и ворон.
В деревах — столпотворенье
Чисел, символов, имен.

В принципе, речь идет о классическом идеализме платоновского толка, который насыщен пифагорейскими вариациями единой сущности. По замечанию Гегеля, за таким переплетением «чисел и идей» скрывается определение «спекулятивного понятия», которое становится главным инструментом гносеологии. Среди ранних пифагорейцев известен Филолай, который рассматривал число не в онтологическом, а в гносеологическом смысле: «Все познаваемое, безусловно, имеет число». Космическая гармония Филолая покоится на предельных и беспредельных вещах, причем последние не могут быть познаны: «Если все вещи будут безграничны, то не будет вообще ничего познаваемого». Очевидно, этим объясняется олейниковское деление идей на «туманные» и «ясные», беспредельные и предельные.

Интерес к пифагорейской философии числа наблюдается у всех обэриутов. Особенно привлекает их внимание таинственное число ноль, неизвестное пифагорейцам. Как утверждал Даниил Хармс, «учение о бесконечном будет учение о ноле». К таинственному нулю обращается и Николай Олейников. Однако его нулевая теория обретает не столько гносеологический, сколько экзистенциальный, глубоко гуманистический смысл. Еще в пифагореизме осуществляется попытка определения числа человека. Так, ученик Филолая Еврит, развивая теорию фигурных чисел, устанавливал это число в 250, что соответствовало количеству костей в человеческом организме.

Между тем, современное профанное сознание приравнивает его к единице. Именно эту единицу и обезличивает, раздавливает Владимир Маяковский, когда провозглашает в поэме «Владимир Ильич Ленин» (1924): «Единица — вздор, единица — ноль». Под ничтожной «единицей», равной нулю, Маяковский подразумевает среднестатистического человека, не способного в одиночку поднять «простое пятивершковое бревно». Его поэтико-политический пафос направлен на воспевание несокрушимой «муравьиной» мощи миллионов. Олейников в такой патетической трактовке усматривает унижение конкретного человека, его бесчеловечное «обнуление». Для поэта существенен, прежде всего, живой человек, который в силу жизненных обстоятельств превращен в замученный «нолик», подобный выжатому лимону.

Приятен вид тетради клетчатой:
В ней нуль могучий помещен,
А рядом нолик искалеченный
Стоит, как маленький лимон.

О вы, нули мои и нолики,

Я вас любил, я вас люблю!
Скорей лечитесь, меланхолики,
Прикосновением к нулю!

Это прикосновение ноликов к абстрактному «могучему» нулю означает прикосновение к бесконечному, беспредельному, следовательно, придает их нулевому существованию иной, возвышенный смысл. К тому же поэт никак не отделяет себя от прочих ноликов, высказывая предсмертное пожелание:

Когда умру, то не кладите,
Не покупайте мне венок,
А лучше нолик положите
На мой печальный бугорок.

Нулевая теория Олейникова обретает высокий гуманистический смысл потому, что сочетает в понятии нуля неземное, бесконечное и земное, конечное начало. Здесь нулевая теория непосредственно сопрягается с антропоинсектической идеей, изложенной Достоевским в философии капитана Лебядкина. Ведь числа и насекомые стоят у поэта в одном ряду.