Однако в этой истории есть один нюанс, который целиком меняет картину. В рассказе «Карантин», написанном Александром Грином по горячим следам, главный герой, проходящий подготовку к террористическому акту, неожиданно отказывается от выполнения задания Боевой организации и говорит приехавшему наставнику: «Быть героем я не могу, а винтиком в машине — не желаю». Очевидно, что прообразом главного героя был сам писатель, а его революционным наставником — видный эсер Наум Яковлевич Быховский (1874–1938). Впоследствии этот решительный отказ стать убийцей Александр Грин оценит как поворотный в судьбе, а Наума Быховского назовет своим «крестным отцом» в литературе.
О том, что писатель «отошел от партийных дел», знала и его любимая девушка — фанатичный член Боевой организации эсеров Екатерина Александровна Бибергаль (1879–1959), которая тем самым объяснила окончательный разрыв с ним в 1905 году. Три года спустя выйдет первая книга Александра Грина «Шапка-невидимка», где его соратники по партии эсеров будут лишены романтического ореола и предстанут в весьма неприглядном виде.
А к 1918 году, когда создавалась феерия «Алые паруса», у писателя уже не было никаких социалистических иллюзий, и к террору он относился резко отрицательно. Об этом вспоминает и его тогдашний товарищ — литератор Николай Константинович Вержбицкий (1889–1973), который однажды написал для большевистской газеты передовицу о необходимости революционного насилия. «Ты одобряешь матросов, которые привязывают камни к ногам офицеров и бросают их на съедение рыбам?» — прочитав передовицу, спросил Александр Грин и посоветовал Вержбицкому не разжигать ненависть.
Таким образом, добавление двух эпизодов в киносценарий «Алых парусов», хотя и соотносилось в некоторой степени с биографической правдой, но никак не соответствовало ни сюжетной канве, ни духу произведения. Видимо, сценаристов подвигали на это какие-то другие причины. Для Алексея Петровича Нагорного (1922–1984) и Александра Яковлевича Юровского (1921–2003) фильм «Алые паруса» был первым в их богатой фильмографии.
Алексей Нагорный — сын терского казака, царского офицера, активного участника Белого движения, убитого в 1922 году. Примечательная деталь: отец Алексея с 1913 по 1915 год служил личным охранником царской семьи, которую три года спустя расстрелял чекист Яков Михайлович Юровский (1878–1938). Сам Алексей, окончив Военный институт иностранных языков — кузницу кадров советских спецслужб, занимался организацией специальных операций за рубежом, а в 1957 году был назначен начальником штаба Первого Московского Международного кинофестиваля, где познакомился со многими деятелями из мира кино и принял решение переменить профессию.
В отличие от своего коллеги, Александр Юровский был профессиональным сценаристом — выпускником Всесоюзного института кинематографии, имевшим солидный стаж руководителя киноредакции Центрального телевидения. Не исключено, что их сблизила не только совместная работа в рамках Московского кинофестиваля, но и общие воспоминания о Великой Отечественной войне — оба храбро сражались на фронте. Но главное — оба сценариста были убежденными коммунистами и государственниками, о чем свидетельствуют их последующие сценарии: Алексей Нагорный стал автором милицейского эпоса «Рожденная революцией», а Александр Юровский — чекистского сериала «Операция Трест».
К сказанному следует добавить, что поддержка зарубежных т. н. народно-освободительных движений, практиковавших террористические методы борьбы, была в те годы официальной позицией и коммунистической партии, и Советского государства. Поэтому появление в киносценарии двух упомянутых эпизодов диктовалось стремлением сценаристов соответствовать текущей политической конъюнктуре.
А как сам Александр Грин относился к идее государственности — ведь он, проведший несколько лет в царской тюрьме и ссылке, вряд ли симпатизировал власти как таковой? В феерии «Алые паруса» есть ответ и на этот вопрос.
В конце повести рассказывается о событии, которое произошло во время следования алого парусника к городку, где жила Ассоль. Неожиданно на горизонте возник военный крейсер, подавший сигнал «лечь в дрейф!» На борт алого парусника поднялся молодой лейтенант и целый час беседовал с капитаном Грэем, а потом, потрясенный историей любви, вернулся на крейсер и дал команду к салюту. «Весь день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение, — заключал Александр Грин, — настроение было неслужебное, сбитое — под знаком любви». Мысль писателя состояла в том, что любовь есть всепобеждающая сила, способная очеловечить и такую стальную государственную машину как военный крейсер.
Три земных пути художника
О поэме Якуба Коласа «Симон Музыкант»