Милый, единственный, инопланетный

— В общем, надеюсь, Лизюкова, ты меня услышала, — Старцева поднялась со скамейки. — Не приходи сюда больше и не пытайся его выследить. И в школе тоже держись от Тошина подальше. Поняла?

Лиза как-то заторможенно кивнула.

— Ну вот и славненько. Я знала, что мы поймём друг друга, — лучезарно улыбнувшись, одноклассница поплыла к подъезду.

38

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

Идут последние минуты эфира. Белецкий отвечает на звонки радиослушателей, преимущественно радиослушательниц. Каждая вторая признаётся ему в любви, и я невольно начинаю сочувствовать артисту. Каково это — быть объектом обожания миллионов? Причём очевидно же, что клюют они прежде всего на яркую внешность, а не на талант. Большая часть поклонниц ни разу не видела Белецкого на театральной сцене и в серьёзном кино, пленившись очередной проходной ролью в каком-нибудь костюмном псевдоисторическом сериальчике, куда из-за аристократической внешности его так любят приглашать режиссёры…

Интересно, уехал ли Карик домой? Мысли о нём против воли продолжают роиться в моей голове, и я отчаянно трушу, опасаясь новой встречи. Если он снова начнёт настаивать и заливать о своём большом и светлом чувстве… чёрт, ну я же не железная. Он небезразличен мне. Я действительно больше не хочу с ним отношений, но… я всё-таки до сих пор его люблю.

Завершаю передачу и, передав эстафетную палочку коллегам-новостникам, выхожу вместе с Белецким из студии. С опаской озираюсь — Руденского пока нигде не видно, но он может перехватить меня по пути.

— Простите, Александр, вы сейчас куда направляетесь? — интересуюсь я у артиста, набравшись наглости.

— Прямо сейчас? На парковку, а затем в театр на репетицию, — невозмутимо отвечает он.

— Мы можем вместе спуститься… и выйти из здания тоже вместе? — робко прошу я.

— Вы кого-то боитесь? — спрашивает он понятливо. Я сконфуженно киваю. Ну и пусть он после этого считает меня идиоткой…

Предчувствия не обманывают — едва мы приближаемся к лифту, как из-за угла появляется Карик и с ходу хватает меня за руку:

— Марин, можно тебя на минуточку?

Господи, ну почему же с ним так трудно… Мне казалось, я вполне доходчиво и понятно объяснила, что ничего больше от него не хочу!

— Нет. Оставь меня, пожалуйста. Я ухожу, — пытаюсь высвободиться, но Руденский держит меня железной хваткой.

— Ну, так просто ты не уйдёшь! — шипит он в ярости. Мне ужасно стыдно за эту сцену, которая разворачивается на глазах у Белецкого. Не оставляя попыток освободиться, я резко дёргаю руку, но Карик продолжает тянуть меня к себе.

— Эй, полегче, молодой человек, — говорит Белецкий. Тон его обманчиво спокоен, но стоит взглянуть ему в глаза — и леденящий холод буквально парализует собеседника. Вижу, что Карик теряется от такого красноречивого предупреждающего взгляда и выпускает мою руку.

Меня колотит крупная дрожь, я мечтаю поскорее убраться отсюда. Белецкий, легко считывая моё состояние, ободряюще улыбается:

— Марина, не подскажете мне, где тут у вас поблизости можно перекусить? Я не успел позавтракать. Желательно, чтобы было не слишком людно и в меру съедобно. И, кстати, если составите мне компанию — я буду просто счастлив, — любезно добавляет он.

— Компанию?.. — я растерянно хлопаю мокрыми от слёз ресницами, но тут же хватаюсь за эту мысль как за спасительную соломинку. — Да-да, с удовольствием. Тут недалеко, я покажу!

Карик испепеляет меня практически ненавидящим взором.

— Ладно… — цедит он сквозь зубы. — Мы потом с тобой поговорим.

— Сомневаюсь, — я качаю головой.

Белецкий как ни в чём не бывало берёт меня под руку и уверенно заводит в лифт. Мы молча спускаемся, садимся в его машину, всё так же не говоря ни слова, и выезжаем с парковки.

— Выпейте воды, — артист протягивает мне запечатанную бутылку минералки. — Куда вас отвезти? У меня ещё полно времени.

— Вообще-то, мне надо в университет, но… вы же хотели поесть, — отзываюсь я растерянно.

— Я дома завтракал. Просто нужно было придумать повод, чтобы отбить вас у этого… излишне пылкого молодого человека, — Белецкий улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ, поддавшись обаянию его знаменитой улыбки — добрые милые морщинки лучиками разбегаются от синих, как море, глаз.

— Простите меня за эту сцену, — говорю я смущённо.

— Перестаньте. Не вы же её устроили, — он качает головой. — Вы, кстати, отлично держались.

— Держаться нету больше сил*, — криво улыбаюсь я. Белецкий неожиданно радуется как ребёнок:

— Ух! Вот уж не думал, что девушка вашего возраста может цитировать мультфильмы моего детства. Мы с вами всё-таки из разных поколений.

— Отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием… — к месту вворачиваю я фразу из “Трёх сестёр”, и это производит такое колоссальное впечатление на Белецкого, что он едва не выпускает руль из рук.

— За Чехова я вообще весь ваш, с потрохами! — шутит он. — Нет, в самом деле, Марина, мне очень приятно узнать, что молодёжь в двадцать первом веке вовсе не так безнадёжна, как принято о ней думать, — последнюю фразу он договаривает нарочито старческим, шамкающим голосом, и мы оба весело хохочем.