Милый Эп

Снова расстегнув пуговицу, Нэлка рассмеялась, ткнувшись лбом в тетрадку, но вдруг спохватилась.

— Собственно, чему я удивляюсь? Сама-то!.. Значит, тебе уже шестнадцать. А мне двадцать. Старуха.

— Ну да! — вырвалось у меня протестующе.

— Нет еще? Ну, спасибо! — улыбаясь, она повернулась ко мне всем телом, схватила за локоть и прошептала энергично: — Слушай, Аскольд, возьми меня в жены, а! Я тебя подожду два года.

— Ладно, если анкеты сделаешь! — со смущенным восторгом согласился я.

— Сделаю!

— По рукам!

И мы весело хлопнулись руками.

— Так, завтра я начну копировать и, — Нэлка что-то прикинула в уме, — да, к концу вторника все будет готово. Но если ты меня очень сильно попросишь, я могу начать и сегодня. Тогда все будет готово уже завтра.

Я прямо простонал:

— Я тебя очень сильно прошу!

— Очень-очень?

— Очень-очень! В квадрате! В кубе!

— Ладно, Аскольд, — грустно проговорила она, — очень сильно просить ты еще не умеешь.

Кошкой кинувшаяся на меня в первый момент, Нэлка сейчас доверчиво притихла и сделалась мне вдруг такой своей и близкой, что, будь это Валя, я бы, наверно, обнял ее и поцеловал, тем более, что внешне они казались почти сверстницами. Как тетя Вера не выглядела бабушкой, так и Нэлка не выглядела мамой — просто девятиклассница, развившаяся скорее других. Во всяком случае, Мишка Зеф не упустил бы возможности познакомиться с ней. А я-то, тюха-матюха а ля бревно, — нечистая сила, помело! Все их помело — это пианино, на котором они рвутся взлететь, да не хватает сил, а тут еще я любезно давлю сверху. Мне стало досадно-неловко и за старое, и вот за это, что я приплелся и хамски навязал людям свои дела, как будто у них нет собственных и, может быть, трижды важнее моих забот. Досада перешла в щемящую жалость и какое-то сострадание, и я внезапно спросил:

— Нэль, а где твой муж?

— Нету, — ответила она, ребячливо разведя руки.

— Но ведь был?

— И не был. Просто случилось однажды полное затмение. А знаешь, сколько длится полное солнечное затмение? Секунды — и все, и нету его. Вот такая астрономия была и со мной. Бойся, Аскольд, затмения! — Нэлка вздохнула, поднялась, окончательно застегивая кофточку, и вдруг, обозрев меня с макушки до пят, улыбнулась опять. — Ну, и вымахал — ужас! Ну-ка, на сколько ты выше меня! — Она легонько прижалась ко мне грудью и, пришлепав свои разъералашенные волосы, ладонью отметила рост на моей щеке. — На полголовы!.. Ничего, девчонки высоких любят… Да-а, а почему ты, интересно, перестал глушить нас?

— Сама же говоришь — вырос.

— Этот рост ничего не значит!.. Хотя… вообще-то почему бы не значить?.. Ну, ладно, Аскольд, ступай. Я все сделаю и занесу. Или через Алексея Владимировича передам.

— Спасибо.

— Спасибо после.

Она повернула меня и подтолкнула в спину. Я так и вышел, не оглядываясь, радостно-встревоженный.

С первым делом было покончено.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Второе дело было ответственней.

К двенадцати часам я ждал к себе Валю. Это ведь не один на один, а при родителях. Отец наверняка уже рассказал маме о той нашей встрече у завода, и они наверняка уже кое-что обсудили, но как пройдет эта очная ставка?.. И чем ближе подкатывало время, тем я больше волновался. А около двенадцати маме позарез потребовались колбаса и хлеб. Я пулей понесся в магазин, но как ни изворачивался в воскресных толпах, а полчаса ухлопал. Прибежал — а Валя уже в кухне стрекочет с родителями.

— Oh, here is my puple![23] — воскликнула Валя.

— Привет! — сказал я улыбаясь.

— Not privet, but good afternoon[24].

— Нет, привет!

— Вот видите, какие успехи. Стесняется! — пожаловалась сокрушенно Валя. — На улице стесняется! Дома стесняется! Очень он у вас стеснительный!

 — Yes![25] — брякнул я, ставя сумку на стол.

Отец с Валей рассовывали по всяким щелкам какие-то маленькие бумажки. Я вынул из отрывного календаря и прочел: «О чем ты мечтаешь?», а на обороте — «What are you dreaming about?»

— Что это?

— Научная организация труда, — заметил папа.

— Твои шпаргалки, — пояснила мама.

— Ходи и переводи, — сказала Валя. — Перевел, поверни, нет — глянь и оставь так же… Это еще Светино наследство. И я учила, и вот опять пригодились… Аскольд, раз десять повернешь, заменяй. Я принесла целую коробку — штук пятьсот.

Под общий смех я схватился за голову и, шатаясь, поплелся прочь. Но и в моей комнате Валя успела натыкать этих бумажек во все предметы. Они торчали, как ярлычки, точно все это продавалось, — не жилье, а комиссионный магазин. Даже у бедного Мебиуса во рту белел квадратик. Я выдернул, усмехнувшись, и прочел: «Мне бы хотелось чего-нибудь горяченького, и как можно быстрей». Недурно, Меб! А на обороте — язык вывихнешь!

Валя зашла следом.

— Revolution? — спросил я бодро.

— A little bit of it[26], — сказала Валя. — В гостиной и в туалете то же самое. Но это для твоей самостоятельной работы. А вместе мы займемся другим. Ежедневно у нас будет три урока, по полчаса каждый: чтение текстов, заучивание наизусть отрывков и прослушивание записей, пластинки я тоже принесла.

— А в Лондон на практику мы поедем?