Мимо денег

…На телевидении малость пришел в себя, оттаял, как бывало почти всегда. Сама атмосфера здесь благоприятствовала душевному расслаблению. Денек действительно выдался насыщенный: сперва визит охамевшего Музурбека, упокой Господь его грешную душу, потом путаный разговор в правительстве с высокопоставленным хмырем (им же, Микки, и поставленным), потом заморочка на квартире у Сабурова — немного издергался, нервы не железные. Но здесь, в кругу своих, привычно накатила блаженная сердечная одурь. Телевизионный канал, безусловно, одно из его лучших приобретений, но не в коммерческом плане. Вернее, далеко не только в коммерческом. С точки зрения чистого бизнеса телевидение было малоприбыльным вкладом, а с учетом россиянской специфики и убыточным, но не этим определялась его ценность. Через собственный канал Трихополов имел возможность манипулировать общественным мнением, корректировать его в нужную сторону, и уже это одно уравновешивало все возможные финансовые риски. Но это на поверхности. Было еще кое-что, пожалуй, более важное, для него. На телевидении, как в волшебном кристалле, сплелись воедино такие несовместимые вроде понятия, как деньги и духовность, пещерные инстинкты и поэтические грезы, тьма и свет, — иными словами, Трихополов воспринимал дьявольский «ящик Пандоры» как бесценную, вечно новую игрушку, с которой никогда не наскучит забавляться и которая воспламеняет что-то заветное, нетленное, что порой охраняется в душе самого пропащего, прожженного злодея. Он был счастлив оттого, что он, мальчишка из предместья, наконец-то дотянулся головой до облаков и сумел купить себе это в личную собственность, осуществив потаенную мечту великого множества романтиков всех времен и сделав сказку былью, пусть для себя одного.

С его появлением на студии, как водится, началась праздничная суета. Директор канала, он же продюсер и ведущий нового шоу, Даня Волкодав (Данила Максимович Волчков), чей благообразный, аналитически-сосредоточенный, ироничный облик впечатался в общественное сознание за последние годы наравне с рекламой женских прокладок (или даже по сложному контрасту с ними), встретил его на пороге, на каменных ступенях здания, помедлил, убедился, что дружеское объятие позволено, прикоснулся липкими губами к щеке, и это было как бы началом обязательного ритуала посещения владыкой своего виртуального царства.

— Ну-ну, чего уж там… — растроганно пробормотал Трихополов, заметив бледную слезку в глубине искренне выпученных глаз человека, которого собственными руками слепил из кусков журналистского дерьма и сделал почти миллионером. — Позвал, я и приехал. Выступлю в твоем шоу, не волнуйся, милый. Дело общее.

Переборов приступ почтительной любви, Волкодав ответил торжественно:

— Спасаешь, Илья Борисыч, истинный Бог, спасаешь… Без тебя передачи не будет. Народ оповещен, застыл, как говорится, у экранов. Ждет вещего слова. Но зная твою нагрузку…

— Брось, Волчок, какая там нагрузка?.. Самому приятно повидаться. А то все по телефону да по телефону…

Подъем на лифте и прохождение по длинным коридорам студии напоминало триумфальное шествие какого-нибудь римского военачальника, вернувшегося в город с победой. И ведь забавная штука! Трихополов отлично знал цену восторженной мишуре, заискивающим, лукавым взглядам женщин, подобострастным позам мужчин, трепетно ждущих прикосновения к его пальцам, но всякий раз попадался на актерские уловки, отмякал сердцем. Разумеется, судьба каждого из этих людей зависела от его слова, каприза, но в дружном, веселом, умилительном лепете он угадывал нечто большее, чем страх. Прекрасные теледивы, изощренные в любви и ненависти, знающие толк в горьком запахе плоти и головокружительном звоне монет, способные за лишний доллар продать отца родного; искушенные, испытанные на ветрах перемен, с неуловимым нравом интеллектуалы, умеющие любой незначительный фактик обернуть на пользу хозяину; и даже здешние мальчики и девочки на побегушках, еще только мечтающие о приобщении к золотому тельцу, — все с одинаковым энтузиазмом, вполне чистосердечно спешили отдать дань уважения своему божеству, превосходящему их во всем. Это кружило голову, не могло не кружить. Не городская чернь его приветствовала, чья любовь не стоит ломаного гроша, а дозорные прогресса, выдвинутые на передний край беспощадной борьбы за мировые ценности.