Миндаль

Доктор Сим когда-то работал кардиохирургом в университетской клинике. Он оперировал много и успешно. Но в заботах о сердцах других не замечал, как у его собственной жены на сердце появлялось все больше ссадин. Она становилась все более немногословной, замкнутой, но у доктора по-прежнему не хватало времени обратить на нее внимание. Наконец они все-таки смогли вместе вырваться в долгожданное путешествие, которое столько времени откладывали: это был далекий остров и только синее море вокруг. Доктор потягивал кристально прозрачное вино и любовался закатом. Но мысли его по-прежнему вращались только вокруг работы и дел, которые ждали его по возвращении. Когда солнце уже почти совсем опустилось в море, он незаметно задремал. Но вскоре его разбудил хрип жены, которая задыхалась и с вытаращенными глазами держалась за грудь.

Ее сердце словно выдавало сигнал сбоя: без всяких видимых причин и предварительных симптомов ее пульс вдруг подскочил до пятисот ударов в минуту. Все произошло мгновенно, доктор не мог ничего сделать, только держать жену за руку, плакать и говорить «потерпи» и «все будет хорошо».

Внезапно начавшее биться в бешеном ритме сердце его жены так же внезапно остановилось. Рядом не было дефибриллятора, некому было кричать «Разряд!». Так что он, профессиональный кардиолог, сейчас делал то, что и любой бы делал на его месте: отчаянными толчками в грудь пытался запустить ей сердце. Когда через час до них все же добралась скорая, тело его жены уже остыло и окоченело. Доктора все время терзал вопрос: если он так ее любил, то почему не мог показать свои чувства? После ее смерти он уже больше никогда не брался за операции: ему было невыносимо смотреть, как в разрезе под его скальпелем бьется чье-то живое сердце.

Детей у них не было, так что Сим остался один. Стоило ему подумать о жене, как тут же в памяти всплывал аромат сдобы. Она всегда пекла для него домашние булочки, и их вкус тоже вызывал у него ностальгию — то ли по давно забытому детству, то ли по каким-то другим мелочам, необъяснимым образом запавшим в память. В спешке рабочего утра эти горячие ароматные булочки всегда ждали его на столе. И тогда он решил научиться печь хлеб. Доктор считал, что это единственное, что он может сделать ради нее.

Мне казалось это нелогичным: ведь жена-то все равно умерла и не могла попробовать его выпечку. Какой же в этом смысл?

Я до этого не знал, но раньше доктор Сим и мама много общались друг с другом. Сначала по вопросам аренды, а потом она стала постоянно заходить к нему в гости, чтобы посудачить о том о сем. Обычно мама ни с кем откровенных разговоров обо мне не вела, но Симу она доверяла и часто просила доктора, чтобы он помогал мне до тех пор, пока я не стану совершеннолетним, если с ней что-то случится. Мама изо всех сил пыталась скрыть от людей, что у меня имеются проблемы. И я не представлял, что у нее есть человек, с которым она могла этими проблемами поделиться. Это было неожиданно. Ей очень повезло, что у нее такой человек был.

38

Как говорила бабуля, книжная лавка — это место, густо населенное тысячами или даже десятками тысяч писателей, что живых, что мертвых, плотно теснящихся на книжных полках. Но сами по себе эти книги молчат. Они мертвы до тех пор, пока кто-то не раскроет их и не начнет читать. И тогда они поделятся своими историями: тихим голосом, не торопясь и ровно в той мере, в которой ты сам захочешь.

По звукам, доносящимся из лавки, я понял, что там кто-то есть. Это был щуплый паренек с поднятым воротником. Немного помявшись, он шмыгнул за книжные стеллажи, но я успел мельком заметить проплешину в виде звезды у него на голове. Немного погодя он с размаху швырнул на прилавок журнал для взрослых. На обложке журнала верхом на мотоцикле красовалась блондинка: пышная как у льва грива кудрявых волос, рот чуть приоткрыт, спина изогнута назад, грудь чуть не вываливается из едва сходящейся на ней кожаной куртки.

— Охуеть каким вы тут старьем торгуете! Специально для коллекции беру — люблю антиквариат. Чё стоит?

Это был Гон.

— Двадцать тысяч вон. Сам говоришь — антиквариат, он дешевым не бывает.

Гон недовольно крякнул, но, пошарив по карманам, сбросил-ссыпал мне мелочь вперемешку с купюрами.

— Слышь… — Гон поставил локоть на прилавок, подпер щеку ладонью и в упор уставился прямо мне в глаза. — Говорят, ты у нас робот. Вообще ничего не чувствуешь, так?

— Не совсем.

Он пошмыгал носом.

— Я тут кое-что о тебе разузнал. Точнее, о твоей башке ебнутой. — Гон постучал пальцем себе по голове, звук пошел как от спелого арбуза. — Да по-любому, по-любому у тебя с ней не все в порядке. Выходит, зря я тогда тебя так уделать старался.

— Твой отец сказал, чтоб я ему сразу звонил, если ты ко мне приблизишься.

— Это незачем. — Глаза у Гона моментально вспыхнули огнем.

— Я должен. Я обещал.

Но не успел я приложить трубку к уху, как Гон тут же сбросил телефон на пол.

— Сука, ты чё, не понял? Говорю тебе, нечего звонить, не трону я тебя!