Минеральный джаз

Между прочим, об этом догадывается даже наш недалекий Шамугиа. Даром что ли, в пятой главе вещдоку (кисти руки) с места преступления он предпочел не что иное, как простейшие нить и иглу. Продевай в ушко, что следует, и кум королю! Однако же загвоздка — на то она и загвоздка, чтоб чему-нибудь помешать!  — в том, что раздобыть их, эти нить и иглу, становится все трудней и труднее. Днем с огнем ищи, не найдешь. В этом смысле они в богоспасаемое наше время точь-в-точь что горох на стенку, водица в ступу, ложка дегтя к меду, верблюд к игольному ушку, козел в огород и великое еще множество нужнейших вещей, нынче сделавшихся чуть не коллекционными раритетами. То есть, как тут не подчеркнуть, что все сие в наши безумные дни, для кого к досаде, для кого к удовольствию, обратилось в предметы неги и роскоши. Роскошь же, забавники мои, надобно заслужить! Ну а что наш Шамугиа, заслужил он ее, спрашиваю я вас, или не заслужил? Я вам признаюсь, что мало чем. Спасательного же круга он достоин наверняка. Вы сомневаетесь, досточтимые? Удивляетесь? Но чему? Спасательного круга и, как убеждал нас один знаменитый не-поэт, зонтика всякий стоит. Паче же, когда за окном атмосферные осадки и непогода. А уж может ли погода быть хуже той, что разыгралась сейчас за дверью отделения полиции? И еще… Достаточно пробежаться даже мгновенным, поверхностным взглядом по страницам как заметных, так и неприметных образцов мировой литературы, чтоб убедиться: пропасть ее персонажей входила в воду (в самом прямом значении этого слова), а многие ли из нее выходили? Правильно, никто. Но почему же они не выходили? А по той незатейливой причине, что у них не оказывалось под рукой спасательного круга. Вот оно! Кто же бросил их без подмоги, кто оставил на произвол судьбы? Ну?! Кто иной, как не автор. Правильно, он, только он, и никто другой.

И, чтоб не получилось и у нас (Бог даст, не получится), чтоб Шамугиа в воду вошел, а назад выбраться не сумел, настоятельно и в который уж раз повторяю — его надобно обеспечить спасательным кругом.

XIII

Итак, глубокая ночь и, как говорил один скуластый еврей, все и вся спит. Спят птицы, летучие мыши, ангелы, Господь Бог и т. д. Зато не дремлет, должно быть, черт. В полицейском управлении все окна, кроме одного, темным темны. За одним же, освещенным, поникший в кресле младший следователь Шамугиа изо всех сил сцепил на груди руки, будто бы выталкивая, выжимая из себя хоть какое решение, исполненным горечи взглядом вперился в освещенный настольной лампой камень-оратор, мыслями же, как свидетельствуют складки на его лбу, витает далече. Отверстые глаза его, хоть и обращены на вещдок, но видеть его не видят, равно как и слух, будто его наглухо заложило, не улавливает стука в дверь кабинета. Точней, улавливать, пожалуй, улавливает, однако же результата от этого покамест еще не последовало. Давеча Шамугиа связался по внутреннему телефону с лабораторией и выпросил у нее ненадолго откушенную мишкой руку. Как? На что она сейчас ему надобна? А на то, что в жизни всякого порядочного человека наступает малоприятное, мягко говоря, время, когда положиться решительно не на что, кроме как на Господа Бога или на нечистую силу, оттого что собственные чутье и сметка уже не годятся в пособники и подсказчики.

Только на третий стук отпер Шамугиа заспанному типу в белом халате. Тот зевнул, протянул из-за двери иссиня-лиловую кисть руки на дне прозрачного целлофанового пакета, для пущей уверенности осведомился, эта ли, в ответ на что Шамугиа сощурился — безотчетно, потому что кисть эту мог бы без всякого прищура отличить от тысяч других,  — подтвердил кивком — эта, принял кисть в руки и так резко захлопнул перед пришельцем дверь, будто бы опасался нового вопроса, после чего вернулся в кресло, закурил сигарету, ни разу не затянувшись, закрепил ее в пепельнице и, когда фиолетовая струйка поползла вверх и достигла потолка кабинета, опустил целлофановый пакет на стол рядом с камнем и теперь уж уставился на нее. Вскоре лоб его снова сбежался в страдальческие складки, а мысли упорхнули далече.

Впрочем, все это для нас сейчас существенно и привлекательно вовсе не так, как возникшее вдруг на столе сочетанье вещдоков. Что мы имеем в виду? А то, что этакие натюрморты изображали разве только долбаные сюрреалисты: таинственный камень под светом настольной лампы, огромный черный телефон чуть не бериевских времен без диска и с килограммовую трубкою, неизменная пепельница с дымящейся сигаретой, кисть руки в прозрачном мешке под биркой с надписью «неустановленная»… Уж не упущено ли чего, как вы полагаете, в этом наборе для полноты сюрреалистического бреда? Не торопитесь, прозорливцы мои, вдумайтесь во все досконально, времени у нас предостаточно.