Миниатюрист

Йохан отрывается от Неллы и идет к Марин. В ее тоне слышится нечто такое, что притягивает. Ей что-то известно, и она дает ему это понять. Нелла потеряла Отто из виду. Задержался в гардеробной?

– Он меня поцеловал, – сообщает брату Марин. – А я дала ему денег. Кажется, он перепутал меня с тобой. Ты отослал его домой из Венеции? Вид у него был недовольный, и он начал тут играть мускулами. Он осквернил наше жилье, Йохан.

– Поосторожней, Марин.

– Корыстолюбивый расстроит дом свой[7].

– Ты любишь цитировать Библию, Марин. Но твоя набожность порой вызывает у меня недоумение.

Его слова вызывают у нее нервный смех, отзывающийся в стылом воздухе прихожей резким эхом. Он сжимает пальцы в кулаки, словно стремясь взять их под контроль. Марин глядит брату в глаза.

– Не успел я приехать, как ты уже втягиваешь меня в разборки. Ты ешь мой хлеб, пьешь из моих лучших итальянских бокалов, спишь на мягкой перине. А при этом ты не сделала в жизни ничего полезного, только действуешь мне на нервы.

Марин на миг растерялась.

– Я потратила свою жизнь на то, чтобы наладить быт в этом доме.

– А зачем? Он же не твой.

– Вот именно. – Марин вся подобралась. Каждое слово натянуто, как вожжи. – Я для тебя прислуга. Ты дал себе полную свободу, а меня сделал затворницей, которую может оскорблять твой… твой…

– Значит, затворница?

– Ты считаешь себя таким светским, Йохан, а сам постоянно запугиваешь людей. Тебе так удобно: я сижу дома, а ты, почти не таясь, вытворяешь что хочешь. Я слышала, как ты чуть не каждую ночь уходил в доки, чтобы вываляться там в грязи. Моя мать предпочла отвернуться к стене и умереть, лишь бы не слышать всей правды про тебя.

– Говоришь, я дал себе полную свободу? А кто женился на этой девочке, и все ради тебя?

– Ради меня… А что это изменило? Все твои мужчины – это плевок в лицо… мне, моей матери, Петронелле.

Йохан в гневе обрушивает кулак на деревянную панель.

– Это твоя идея! – Он тычет пальцем в сторону жены. – Все, что тебя заботит, – это как мы выглядим со стороны. Красивая картинка. Ты не знаешь, что такое быть самим собой.

Марин стрельнула в него взглядом.

– Не тебе говорить. Я знаю, что такое быть самой собой.

Несколько мгновений они стоят молча, сверля друг друга глазами. Оба выдохлись.

– Йохан, что будет, если один из этих мальчиков, затаив на тебя обиду, пойдет к бургомистру и расскажет про тебя всю правду?

– Я слишком богат, чтобы бояться какого-то бургомистра.

Марин дергается, как от удара.

– Зря ты так думаешь. Ты можешь поплатиться за свою беспечность.

Йохан надвигается на нее всей своей массой.

– Ты, Марин, всегда считала себя особенной. Старалась во всем походить на меня. Не вступать в брак, лезть в мои дела. Неужели только потому, что у тебя в комнате висят географические карты Ост-Индии, на полке стоят три книжечки о путешествиях и разложены дурацкие ягоды и черепа зверьков, ты всерьез полагаешь, что разбираешься в реальной жизни? Да ты о ней и понятия не имеешь.

Марин смотрит на него во все глаза, потеряв дар речи. Сейчас она смахивает на девочку-подростка с дрожащими губами и сверкающими от бессильной ярости глазами.

– Ты не оправдала надежд, – продолжает он. – Собственно, особых надежд с тобой никто и не связывал. Тебе просто надо было удачно выйти замуж, желательно за богатого, но тебя даже на это не хватило. Никчемная, никому не нужная – такой ты была с самого рождения.

В ответ вырывается жутковатый, утробный звук.

– Марин, – предостерегающе обращается к ней Нелла.

– Никто не пожелал иметь с тобой дело, – добивает ее Йохан. – Разве мы не пытались выдать тебя замуж? Но тут никаких денег не хватит.

Марин закрыла глаза, принимая этот ледяной душ. И снова утробный звук.

– Неправда, – наконец выдавливает она из себя. И потом еще раз: – Неправда. Но теперь это уже неважно. – Ее ногти впиваются ему в лицо, расцарапывают лоб, щеки, скулы, раздирают до крови кожу.

– Нет! – выкрикнула Нелла.

Йохан, взвыв от боли, пытается перехватить ее руки, но еще раньше получает удар коленом в пах. Она изо всех сил молотит его по лицу, а голос ее похож на шипение змеи:

– Ты хорошо устроился, очень удобно! – Она выплюнула последнее словечко – gerieffelijk – как горькую отраву. Ее правая нога пинает братца куда ни попадя, а кулачок исправно молотит его по голове.

– Марин, остановитесь, – молит Нелла. – Ну пожалуйста!

Золовка разражается рыданиями.

– Тебе не понять, – огрызается она, пока Йохан пытается парировать удары. Но вот они идут на убыль. Оба совершенно выдохлись. Руки Марин уже делают бессмысленные выпады.

– Марин, довольно, – говорит он. – Подрались, и будет.

Она поднимает на него глаза, из которых градом текут слезы.

– Резеки умерла.

Йохан так и застыл с поднятой рукой.

– Что?

– Умерла, – повторяет Марин. В обезумевших глазах сквозит печаль. Всегда уложенные волосы растрепались и закрыли лоб.

– Умерла? – на всякий случай еще раз уточняет Йохан.

Она кивает.

– Джек Филипс. Это случилось прямо здесь.