Миниатюрист

Краем глаза Нелла замечает, что Отто вышел из гардеробной и поднимается по лестнице. Йохан стоит с разинутым ртом, с широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Ее труп лежит внизу, – поясняет Марин. – Он ее убил, Йохан, убил и убежал.

– Нелла, – Йохан поворачивается к жене. – То, что она говорит… это… это…

Он распадается на глазах, падает к собственным ногам… лицо разодрано, обнажено… он превратился в ничто, в пустоту, ждущую, когда ее захлестнет волна скорби… Нелла делает глубокий вдох.

– Да.

Йохан направляется мимо нее в куюню, где его шаги на время замирают. Она стоит наверху с колотящимся сердцем. Только бы он не спустился в подвал, только бы не… Но он уже спустился, вытащил мешок и вот уже развязывает непослушный узел.

– Моя девочка, – бормочет он себе под нос. – Моя милая, славная девочка. Что он с тобой сделал?

Нелла медленно, словно под тяжестью груза, спускается в подвал вслед за ним. Переживаемое им чувство потери передается ей. Йохан стоит на коленях, баюкая пропитанный кровью мешок из-под картошки с холодным трупом. Рельефная голова Резеки лежит на сгибе руки, а ее обнаженные черные десны растянулись в жутковатой улыбке. По лицу Йохана текут слезы.

– Мне очень жаль, – говорит Нелла.

– Это какая-то ошибка, – раздается в ответ. – Он это ненарочно… – Йохан обращает к ней заплаканные глаза и, словно до сих пор не веря, прижимает к себе мертвую собаку.

Окно

На следующее утро Нелла спускается вниз, чтобы незаметно улизнуть на Калверстраат. Но в углу тихо сидит Марин, глядя в прихожую, где она накануне поколотила брата. Рядом с ней большая глиняная чаша с засахаренными орешками. Нелла не верит своим глазам, а Марин, похоже, наплевать: отправляет в рот сладкие горошины перед самым окном, у всех на виду. «Душа страдает от полного желудка», – сказала она однажды. Не иначе как ее душа дала слабину.

– А где Йохан? – спрашивает Нелла.

– Ушел искать своего мальчика.

Тут входит Корнелия.

– Я просила его не идти, но он пропустил мои слова мимо ушей. – Вид у нее озабоченный, и вся она такая бледная, видимо, от бессонницы.

Нелла слышит поступь гражданского патруля, идущего по Херенграхт. Они с Корнелией подходят к окну и утыкаются носами в стекло. Красные ленты, коими мужчины перетянули широкую грудь, точно ручейки крови, притягивают лучи зимнего солнца. Металлические подковки сапог отбивают ритм, холодное оружие вызывающе бренчит на боку, инкрустированные перламутром пистолеты и дробовики выставлены напоказ.

– Надо что-то делать, – говорит Нелла. – Мы должны поговорить с Джеком.

Марин бросает в ее сторону неодобрительный взгляд, сжимая в руке очередной орешек. Корнелия сглатывает слюну.

– Он или ходит по борделям на Восточных островах, – откликается она, – или уже лежит где-то бездыханный.

Да, в борделях полиция нередко обнаруживает мертвые тела. Человеческое сердце разрывается в переломный миг, в минуту отчаяния, и какой-нибудь должник, вместо того чтобы выписать чек, выхватывает кинжал. Ну а власти, имеющие с борделей неплохой доход, предпочитают не слишком глубоко вникать в обстоятельства этих смертей.

– Ничего с ним не случилось, – отвечает ей Марин. – Рана поверхностная. И отойдите вы уже от окна, черт возьми.

Марин чертыхается! Она с вызовом встречает их изумленные взгляды.

– Окна так высоко, что патруль нас не увидит.

– Все равно.

Вчерашнее поведение золовки в очередной раз перевернуло Неллины представления о ней, и она не в состоянии подобрать точное определение своим чувствам.

– Если они узнают, что натворил Отто, его отправят в «Расфуйс». – Корнелия прислушивается к удаляющимся шагам и позвякиванию холодного оружия.

– Не узнают, – откликается Марин.

– А если он во всем сознается? Вы же его слышали? Он все расскажет. Джек не из тех, кто умеет врать.

Марин сопровождает ее слова безрадостным смехом, отправляя в рот еще один орешек.

– Что такое «Расфуйс»? – спрашивает Нелла.

– Мужская тюрьма, – объясняет Корнелия. – Арестанты трут серный колчедан, а порошок потом используется в красителях.

– Это еще не самое страшное наказание. – Марин вдруг встает, схватившись за живот.

– Что случилось? – пугается Нелла.

– Грецкие орехи, – она морщится от боли. – Переела.

Раздается стук в дверь, от неожиданности женщины вздрагивают, а Марин к тому же опрокидывает глиняную чашу, и все орехи разлетаются по мраморному полу. Скорлупа делает их похожими на жуков с посверкивающими кристалликами сахара на панцире.

Корнелия подходит к боковому окну.

– Вот новость! – восклицает она. – Что ему здесь надо?

Ганс Меерманс приближается к окну, чтобы все могли его разглядеть. Он кажется огромным, его продолговатая физиономия и широкополая шляпа с трудом вместились в проем.

Марин встает.

– Открой ему, – приказывает она.

Корнелия открывает дверь и делает книксен.

– Господин.

Сняв шляпу, Меерманс робко входит, за ним просачивается январский холодок. Корнелия захлопывает дверь, гость же старается держаться поближе к выходу.

– Я пришел к Йохану, – объявляет он.