Миниатюры и не только

— А за десять лет две моих курицы знаешь сколько могли бы снести яиц?!.. А цыплят сколько могло вылупиться из этих яиц?!..

— Костик… Хочешь я тебе сети свои отдам?…Сто метров!

Костик понимает, что его затея с курами удалась, но виду не подает.

— Сети, говоришь?… Двести метров и спининг!.. Костик повышает ставку.

— Спининга у меня нет. Удочка есть, с американским поплавком!

— Поплавок точно — американский?…

— Точно!..

— По рукам.

Костик забирает у Димки 200 метров сетей и удочку с американским поплавком, взамен утраченных кур и неродившихся цыплят.

Всю следующую неделю, день за днем, Костик со своим братом «седлают» лодку и бороздят Волгу. Бороздят и вдоль и поперёк, и наискосок. Волга у нас не широкая. Метров пятьсот не более, если от берега до берега посчитать. Мальчишки, из тех что покрепче, переплывают туда и обратно саженками без отдыха.

И сколько не ставят братья Димкины сети, ничего не вылавливают. Впустую все!

Нет. Рыбалка это не для Костика. Не его стихия — Вода.

Вот Димка- другое дело! Димка на Северном флоте служил.

В Баренцевом море тельняшку полоскал, на палубе папиросы курил, против ветра плевал и бескозыркой чайку с лету сбивал…

И, может быть, потому — всякая речная рыба к Димке со всем почтением и подобострастием, как матросы- к адмиралу. С поклоном и — на сковородку.

А Костик- что?…

Костик он- сапог на портянке, коммерсант и снабженец.

— А и ладно… Костик махнул рукой. Рыбы в Волге все-равно теперь нет. Димка всю выловил…

ПАША

Иван Сергеевич потянул за край любимый клетчатый плед и залез в теплую, душную норку холодным носом.

Тощие, белые ноги его оголились почти до колен.

— Куриные… критически оценил картинку с голыми ногами Иван Сергеевич и закрыл глаза. Ему было хорошо в любимом кресле, под любимым пледом, у любимого камина. Он сызмальства окружал себя исключительно любимыми предметами.

— Тук-тук…

— Открыто…

Иван Сергеевич спрятал голые ноги под плед. Он стеснялся кривых пальцев на ногах. И даже соврал, когда-то и кому-то, что, мол- станину от гаубицы-пушки случайно опустил себе на сапоги, когда служил в армии… А в сапогах ноги его были. Хрусть… и поломал пальцы.

Оправдание, кривым пальцам, прозвучало тогда мужественно и даже, отчасти, героически.

— Тук-тук…

— От-кры-то!..

В дверь просунулась крупная, довольная собой голова…

— Таки я пройду? Как говорят у нас в Одессе?…

Голова застрекотала в дверях, не успев переместиться в тепло, где приятно проводил свои утренние часы Иван Сергеевич…

— Я теперь великий поэт, как Пушкин и Есенин! Знаю всех, знаком с кем надо, вхож туда, вхож сюда… везде меня ждут и все меня хотят… Таки я пройду?…

Иван Сергеевич узнал говорящую голову. О встрече они договорились еще вчера, по телефону.

— Проходи уже, Паша… Холодно!

Голова, не умолкая, прошла в дом, крутанулась на пятках, прикрыла за собой дверь. Снова крутанулась…

— Двадцать семь лет не виделись! Представляешь?! Сколько лет- столько зим! Обнимаю!..Ты пишешь? Что ты пишешь? Зачем пишешь? А я, брат, на бумаге пишу, карандашом. По старинке, как положено. Классика! Думаю на перо гусиное перейти… Смотри что у меня есть!..

Под мышкой у говорящей головы, которую Иван Сергеевич назвал — Пашей, раздувался, переполненный бумагами, портфель…

— Рукописи в подлинниках!

— Портфель, поди, — имитация?

— Что ты, что ты?!.. Все — натюрлих и русиш-культуриш!

Кожа крокодила! Директор Цума-Гума лично мне, одному, с поклоном, со слезой и — навеки!..

Говорящая Пашина голова крепилась на короткой шее, которая крутила головой на мясистом торсе… Руки-ноги были, так же, коротковаты и добирали недостающую длину — в толщине …

— Я по делу к тебе. Тема есть! Затем и пришел… трещала Пашина голова, кружась вокруг кресла с Иваном Сергеевичем.

— Вот. Смотри сколько стихов у меня! Пушкин, Есенин и теперь — Я!

Не хуже, а даже лучше! Теперь так никто не пишет. Сборник своей поэзии хочу. Многотомник. Нигде моих стихов нет! Нигде! Только в этом портфеле!

Паша похлопал по крокодиловой коже…

— А народ спрашивает, где почитать… И меня от этого забирает! Народ спрашивает, а меня забирает! А что я ответить могу народу- Нетути нигде моих стихов, дорогой ты мой народ! Нетути!.. Нарасхват я весь… Тебе одному- как на духу…

Иван Сергеевич силился понять… Как это?! — стихов Пашиных нигде не напечатано, а народ с ног уже сбился в поисках…

Слова вылетали из Пашиной головы пулеметными очередями. Иван Сергеевич обреченно слушал…

Он старался, он очень старался не слушать и даже заставил себя наблюдать большим пауком, которого Елизавета мечтала извести. Сколько раз она умоляла убрать с глаз долой эту мерзость.

И каждый раз, Иван Сергеевич внимал мольбам жены молча. Про себя он решил таки дать шанс этому жутковатому пришельцу.

Паук возник на потолке из не откуда, неделю назад. Облюбовал себе угол за дымоходом повыше, где сплел паутину и замер в ожидании жертвы…. Вот он сидит!..

Огромный, черный, с бледным крестом на спине…

Паша трещал, не давая Ивану Сергеевичу сосредоточиться на пауке.

Еще теплилась надежда, что влетевшее в одно ухо, вылетит в другое каким-нибудь чудесным образом.