Миниатюры и не только

Но, не тут-то было! Слова точнехонько влетали в, аккуратно оформленные маникюрными ножинками скважины ушей, гулко метались в черепе и никуда не вылетали.

Иван Сергеевич, оставаясь внутри пледа, сел вертикально, склонил голову на правый бок и постучал себя по левому уху…

Дохлый номер. Не вылетело ни единой, даже самой никчемной буковки… Все застряло в черепе…

Иван Сергеевич вдел ноги в шлепанцы и пошаркал до холодильника. На стол водрузилась початая Столичная и рисовый пудинг, отложенный на обед… Две тарелки, рюмки, вилки… Иначе с поэтом было не разобраться…

Пашины глазки, при виде Столичной замаслились. Он придвинул к столу свободное кресло, на кресло водрузил портфель, и уже на портфеле устроился сам. Поерзал и, вроде как, уровнялся по высоте с Иваном Сергеевичем…

— Узнаю графские вилки!.. Паша «хлопнул» рюмку и поковырял пальцем изюм в пудинге…

— Знаем мы вашу Мурляндию с холодными носами, господин Иван Васильевич Бунша!..

— Какой еще Бунша?… Иван Сергеевич выпил водочки вслед за гостем.

— Ну, ты же у нас — Рюрикович, как я помню… А я, брат, все помню!.. Паша коротко потрясся телом, беззвучно смеясь…

— А мы, понимашь, пока хвосты коровам крутили, да на гуслях ламбадили, так все в генералы и вышли… ЦК ВЛКСМ, ОПРСТ — знаешь? Мы, брат, везде наследили. Было ваше- стало наше! И все вы у нас — вот где!..

Паша сжал в кулаке графскую вилку… — Вот где!

— Нарышкины мы, а не Рюриковичи… Иван Сергеевич неуверенно улыбнулся и принял игру… Однако, игра продолжалась недолго и закончилась сразу, едва начавшись.

— Да наплевать мне на вас, товарищ Бунша… Слышь, Сергеич, хочешь я на твои рассказы пародию напишу? Ухохочешься!..

— Да не пишу я ничего… такого… Иван Сергеевич подобрался, напрягся и мысленно встал в боевую стойку.

— А ты не ерепенься. Пишешь-пишешь, по глазам вижу… Все пишут и ты пишешь. А цензор внутренний у тебя есть? Нет!.. Путь писателя, брат, — тернист и ухабист! Запомни это и не пиши!

Вот меня — и дубиной стоеросовой по загривку, и рылом в землю, и поганой метлой из всех щелей выметали, а я — вот он. Перед тобой!

Цел и не вредим! Хочешь стихи мои почитать?!..

— Хочу… Да… Иван Сергеевич произносил слова куда не так скоро, как его собеседник. Слово — пауза — слово — пауза… Он проглотил, наконец, пережеванный в пюре, пудинг…

— Читай, Паша. Ждем, с…

— Вооот! А я что тебе говорил! Все хотят! Все спрашивают, все интересуются, как найти, где почитать! Вот и ты просишь. И меня это, знаешь, брат,… забирает!

Пушкин-Есенин и Я!.. Никто так не пишет, кроме нас троих. И все это знают. И ты теперь знаешь. А я Кайф ловлю. Вот ты можешь, как я писать? Не можешь! И ни одно свиное рыло так не может писать. Нас всего только трое, — как Маркс, Энгельс и Ленин…

Паша стрекотал не останавливаясь, «накидывая» рюмку за рюмкой…

— Ты ж мне- как брат, Мурляндская твоя морда. Обнимаю, родственник!

Сергеич, давай споем с тобой, шепотом, на два голоса… А?…

Назюськался Паша довольно быстро. Пил, трещал, не пьянел и вдруг- раз и сдулся.

Лицо его неожиданно размякло, превратившись в старую большую тыкву, голос дрогнул и по носу сбежала слеза…

Вслед за слезой, съехала с ладони на стол и его большая голова. Поэт уснул сразу. Он парил где-то там… в заоблачных высях, между небом и землей и лицо его, теперь спокойное, мирно сопело рядом с недоеденным рисовым пудингом.

На старого приятеля своего Иван Сергеевич смотрел теперь с неподдельным интересом. Заматерел Паша. Шутка ли, двадцать семь лет не виделись.

Вечером, Иван Сергеевич проводил своего гостя,

вернулся в дом и взял с каминной полки книжку. Зашелестели веером страницы… И хорошего, теперь, Иван Сергеевич находил в своих рассказах куда меньше, чем ожидал…

А Паша, с портфелем под мышкой, ехал в свое светлое будущее… И с каждой секундой автобус приближал его к всенародному признанию, славе и бессмертию.

Жена Ивана Сергеевича — Елизавета приехала на следующий день. Она гостила у сестры, оставив мужа на целых три дня без присмотра.

— Кто у тебя был?… Елизавета успела перелопатить гору посуды и втягивала, прислушиваясь к ощущениям, воздух носом…

Дух незнакомый присутствовал…

— Ваня, кто у тебя был?!.. И паука почему не убрал до сих пор?…

Иван Сергеевич сидел на подоконнике, поближе к свету и скреб ногтями зубья расчески. Одновременно — и ногти чистил и себя развлекал…

— А помнишь, Лизонька, приятель у меня был… Паша…

— У тебя много приятелей, всех не упомнить. И прекрати трещать расческой!..

— Ну как же?… Иван Сергеевич потренькал еще чуток, продул зубья и отложил расческу в сторону…

— Припомни, Лизонька, как мы с ним в два голоса, шепотом, пели… Редкий талант!

Ах, — этот? Помню-помню… А зачем приезжал-то?…

— Понимаешь, Лизонька, он знаменитым поэтом теперь стал…

Знающие люди говорят — Не хуже Пушкина и Есенина. И вообще так теперь никто не пишет!..

— Интересно было бы почитать…

— Тук тук…

— Открыто!..

В дверях показалась, до боли знакомая, крупная голова…

— О! Поклонников поприбавилось!.. Таки я пройду, как говорят у нас в Одессе. Я на поезд опоздал!